— Мне нужны твои летающие машины, Смирнов! Много! Целая эскадра!
Легко сказать. Первая очевидная мысль: раз одна «Катрина» смогла посеять такой хаос, десять «Катрин» выиграют войну. Во мне немедленно включился инженер: наладить производство стандартных полотнищ, штамповать горелки… План, казалось, безупречен в своей простоте. И от этой-то простоты и становилось тошно, ведь память тут же подбрасывала образы, разбивавшие эту стройную теорию вдребезги.
Резкий толчок вырвал меня из раздумий. Карета накренилась, заскрипела, и за окном раздалась отборная ругань возницы, утонувшая в чавканье грязи. Приехали. Колесо глубоко увязло в жирной, весенней хляби, и спешившиеся гвардейцы уже с шутками и прибаутками подсовывали под него бревна, специально притороченные сзади кареты. Эта проклятая молдавская распутица стала идеальным триггером, наглядно продемонстрировав очевидный грех моего творения — логистику. В памяти тут же всплыли Яссы, превращенные в гигантскую стройплощадку: сотни людей, дни лихорадочной работы, горы материалов. Подобное было возможно в тыловом городе, однако в поле? Вот так, увязнув по ступицу? Армия не станет ждать, пока инженеры разворачивают свой ярмарочный балаган. Двадцать «Катрин» — это двадцать обозов с тканью, смолой, дровами и сотнями людей обслуги. Двадцать медлительных, уязвимых караванов. Прежде чем взлететь, мой небесный флот намертво увязнет в земле. Вывод напрашивался сам собой: будущие аппараты должны быть мобильными, стандартными, а время их развертывания — сокращено с дней до часов.
Когда карета, наконец, дернулась и покатилась дальше, оставив позади вывороченный ком земли, запущенная этой остановкой мысль уже работала, препарируя мое детище.
Первая и самая главная проблема — Огонь. Источник жизни «Катрины» и ее же потенциальный палач. Перед глазами снова встал ревущий столб пламени из «Сердца Дракона»: жар, опалявший лицо, маслянистый чад, сноп летящих во все стороны искр. И все это — возле гигантской, пропитанной жиром оболочки. Я летел внутри пороховой бочки с собственноручно подожженным фитилем. В этот момент один из гвардейцев эскорта, поравнявшись с каретой, высек кресалом огонь, чтобы раскурить трубку. Эта крошечная, безобидная искра заставила меня внутренне содрогнуться. В голове пронеслась картина: такая же, только касательно топливопровода… и все. Наш титанический труд, надежды Государя, да и я сам — лишь огромный, беззвучный огненный шар в ночном небе. Во время вылета меня вытащила слепая удача, однако второго такого подарка судьбы не будет. Строить флот на открытом огне — все равно что вооружать армию летающими самоубийцами. Источник подъемной силы требовался либо принципиально иной, либо абсолютно безопасный.
Внезапный порыв ветра ударил в борт кареты, заставив ее качнуться. За окном зашумели голые ветви, и взгляд зацепился за стаю ворон. Сорвавшись с ветки, они не боролись с ветром — они его использовали. Чуть изменив наклон крыла, птицы ловили восходящий поток и без единого взмаха взмывали вверх, чтобы затем спланировать на другое дерево. Эта будничная картина стала идеальной иллюстрацией ко второй проблеме — Ветру.
Воспоминание о полете вызывало не очень приятные ассоциации: я не был пилотом. Всего лишь пассажиром. Пушинкой, подхваченной воздушным потоком. Мне просто повезло, что этот поток нес меня на врага, а не в сторону Карпат. А изменись ветер — и что? «Походил» бы я по слоям, а если бы не нашел нужного? Я бы ничего не смог сделать. Все мои возможности сводились к смене высоты в отчаянных попытках поймать нужное течение. Но ворона может взмахнуть крыльями, чтобы долететь до соседней ветки, а я — нет. Аппарат, неспособный двигаться против ветра, маневрировать и, главное, вернуться на базу, — это оружие одного удара. Дорогая и непредсказуемая игрушка. Нет. Будущий флот должен иметь собственный ход. Ему нужны рули, чтобы выбирать курс, и движитель, чтобы этот курс поддерживать. Из раба ветра он должен был стать соколом, парящим над полем боя. Но самолеты я не потяну, нужно быть реалистом.
Откинувшись на подушки, я смотрел в никуда. Огонь, Ветер, Громоздкость — все три проблемы сплелись в один узел. И все они сходились в одной-единственной точке, имя которой было — Энергия.