— Докладывай, — глухо произнес он, не поднимая головы. — Что там с турками? Забыл уже про них со всей этой кутерьмой.
Я секунду помедлил, а после выложил на стол итоговый протокол, подписанный в Сороке. Докладывал коротко, без дипломатических кружев, перечисляя пункты как в отчете. Азов и Таганрог — наши. Молдавия и Валахия — под нашим протекторатом. Крымское ханство получает «вольность». Петр изредка хмурил брови; на фоне нависшей над Игнатовским угрозы все это казалось мелочами. Но когда я дошел до последнего пункта, он вскинул голову.
— Запрет на перемещение европейских товаров через русские земли, — закончил я.
— Что⁈ — он вскочил так резко, что опрокинул стул. — Ты в своем уме, барон⁈ Я давал тебе волю приумножать славу и богатство Империи, а не раздавать наши доходы туркам! Ты лишил казну верного барыша! Зачем⁈
Его возмущение было понятно: так гневается архитектор, всю жизнь пробивавший окно к торговым путям, когда лучший ученик вдруг заколачивает это окно. Я был готов к этой вспышке. Уж сколько раз я прокручивал реакцию на этот пункт.
— Щелкалова зови! — приказал я адъютанту.
Дьяк появился через минуту, сжимая в руках пухлый кожаный портфель.
— Позволь, Государь, — сказал я. — Не я, а цифры ответят. Господин дьяк, доложите Его Величеству расчеты, что мы с вами готовили.
Щелкалов, с опаской покосившись на Государя, разложил на столе свои бумаги.
— Ваше Величество, дозвольте пояснить, — заявил он деловым голосом. — По имеющимся данным за прошлый год, прямые пошлины от перемещения персидских товаров составили триста двенадцать тысяч ефимков. Сумма немалая. Однако, по донесениям наших людей в Амстердаме, общая прибыль голландских и английских компаний на этом же товаре, проданном в Европе, превысила четыре миллиона. Мы получаем крохи, Государь. Они — все остальное.
Петр уставился в столбцы цифр.
— Мы закрываем северный путь, — подхватил я мысль. — Весь поток шелка, пряностей, всего, что везут с Востока, пойдет через земли Порты.
— И вся прибыль — им же! — не унимался Петр, хотя в его голосе уже не было прежней ярости.
— Вся прибыль — им. И вся власть над Европой — тоже им, — спокойно поправил я. — Теперь любой французский или австрийский купец за разрешением на провоз товара будет кланяться не нашему приказному, а их паше. Турки смогут душить их пошлинами, диктовать любые условия. Мы даем им в руки финансовую удавку, которую они с радостью накинут на шею своим «друзьям» в Вене и Париже. Теряя рубль сегодня, мы заставляем нашего врага завтра потерять сто. И главное, — я посмотрел ему прямо в глаза, — мы покупаем их нейтралитет. Пока они считают барыши, им будет не до войны с нами. Мы получаем мир на юге на десятилетия. Надежный, скрепленный не бумагой, а золотом. И еще, — я позволил себе полуулыбку, — уверен что среди наших бояр найдутся дельцы, которые займут место иноземцев и сами начнут торговлю с персами, без пригляда немцев.
На его лице гнев медленно сменялся пристальным вниманием. В его глазах уступка превращалась в дерзкую, многоходовую комбинацию. Тяжело опустившись на уцелевший стул, он долго молчал, постукивая пальцами по столу.
— Ну и змей же ты, Петр Алексеич… — наконец выдохнул он, в его голосе прозвучало нечто похожее на восхищение. — Я посылал тебя отвоевать кусок земли, а ты принес мне в зубах гораздо больше. Твоя правда… но если твой хитрый мир развалится… — он покачал головой.
Он принял мою логику, однако что-то в нем — душа завоевателя — не могло до конца смириться с тем, что победа «куплена», а не взята силой.
— Ладно, с этим покончено. — Он махнул рукой Щелкалову, давая знак удалиться. — Теперь главное. Что предложишь? Бросить Крым и бежать на север — потерять лицо и плоды победы, ведь Крымский хан, как узнает о своей «свободе» тут же ударит в спину. Остаться здесь всем — потерять сына и Игнатовское. Какой выход?
— Выход один, Государь, — сказал я после долгой паузы. — Разделить силы.
Подойдя к карте, я очертил пальцем наш лагерь.
— Ты остаешься здесь с основной армией. Завершаешь кампанию. Совершаешь свой бросок к Крыму, показываешь силу, принуждаешь хана к миру. Ты приковываешь к себе внимание и турок, и всей Европы. Ты становишься молотом, который закрепит нашу победу на юге.
— А Игнатовское? — глухо спросил он.
— А я направлюсь на север. — Я посмотрел ему в глаза. — Дай мне летучий корпус. Лучшую кавалерию, преображенцев. Я должен опередить их, добраться до Игнатовского раньше врагов.
Он долго молчал, обдумывая этот рискованный план.