Он тяжело задумался. Теперь ему показались очень странными и вызов Валерии в Москву и само ее исчезновение… Она от него что-то скрывала!
Часы пробили четыре раза. Уже три часа он ждал Николая Федоровича… Решил справиться о своем разводе. После отказа в народном суде, о чем Михаил Васильевич в свое время получил уведомление, городской суд, наверное, уже разбирал дело. Михаил Васильевич позвонил туда. Ему ответили, что дело слушалось, результат сообщат при личной явке заявителя. Северцев решил съездить сегодня же.
Послышались быстрые, легкие шаги, и в комнату вошел Шахов.
— Прости меня, но раньше уйти не мог… Птицына исключили из партии как перерожденца — хотя и очень поздно! Долго разбирались еще с одним типом: несколько лет он отсидел, год назад освободился. До сих пор не работает, сутяжничает — отсудил квартиру, дачу, торговался о хлебной должности. И в последние дни вспомнил о своих партийных делах… Только сегодня — можно сказать, под занавес — он потребовал, чтобы ему восстановили партийный стаж. Мы отказали в ходатайстве. Так послушал бы ты, как он критиканствовал, требовал, угрожал написать о нас всем и вся! Видать, прожженный склочник… Ну ладно, хватит о дряни! Лучше поговорим о наших делах. — Николай Федорович снял пиджак и, повесив его на спинку стула, ослабил узел галстука, давившего ему шею. — Можешь, Михаил, меня поздравить: вчера утвердили председателем совнархоза. Решение пришло не сразу — здоровьишко пугало, возраст… Однако после моего заявления в ЦК все уладилось: там помнят, что я был одним из первых председателей губсовнархозов. Конечно, я мог бы уйти на пенсию и остаться преспокойно в Москве, но на крутых поворотах истории нашей партии я никогда не был наблюдателем. Разве можно будет спокойно смотреть товарищам в глаза? — говорил он, поглаживая узловатыми пальцами серые, ежиком торчащие волосы.
— А не тяжело, Николай Федорович, вам будет на Севере? — мягко, стараясь не обидеть его, спросил Михаил Васильевич.
Шахов насупил седые брови.
— Будет трудно. Но я, брат, хочу умереть в строю, а не пенсионером на даче…
И, открыто улыбнувшись, добавил:
— Вызывали тебя неспроста. Ищу себе заместителя… Подучу тебя малость, подготовлю, как у нас говорят, достойную смену, а уж тогда и на покой уйду!
От неожиданности такого предложения Северцев растерялся. Но услышать это от Николая Федоровича ему было очень приятно.
— Спасибо, Николай Федорович, за доверие, — пробормотал он и замолчал, не зная, что еще нужно бы сказать…
Приметив его замешательство, Шахов предупредил:
— Ответа сейчас мне не давай, подумай хорошенько. Времени, правда, не слишком много, но маленький запас у тебя на размышление есть: Сашину сейчас не до нас.
Северцев не стал выяснять, почему Сашин отказывает ему в приеме. Раз так — видно, следует повременить…
— Я не против, но мне нужно посоветоваться. С Валерией Сергеевной. — И Михаил Васильевич решился спросить о том, что отнимало у него всякую возможность трезво решать какие бы то ни было вопросы и спокойно судить о чем бы то ни было… — Хочу знать, Николай Федорович, зачем вы ее вызывали и где она сейчас, — твердо сказал он. — Я обзвонил все гостиницы, ее нигде нет.
— Вызывал по ее личному делу. Она все объяснит тебе сама. Номер в гостинице достать не смогли — сам знаешь, Москва готовится к Всемирному фестивалю молодежи. Валерия Сергеевна живет в моей квартире, а мы со старухой — на даче… Друг другу не мешаем! Поговори с ней, — протянув ему трубку, предложил Шахов.
— Никто не подходит… Наверно, ушла куда-то. Мне очень странно, что за все это время она не написала ни строчки, а тут еще совсем непонятное назначение Стеклова… — Северцев положил трубку.
Шахову разговор был явно неприятен. Он встал со стула и надел пиджак, давая этим понять, что торопится.
— Поговоришь с ней и все поймешь. Адрес мой помнишь? — направляясь к двери, спросил он.
— Что-то вы загадками стали со мной разговаривать, — сухо ответил Северцев.
Шахов, чтобы пресечь объяснения, попрощался.
— Заходи завтра, а сейчас извини: бегу провожать министра, он сегодня улетает на восток. Тоже назначен председателем совнархоза. Машину тебе вызвать не могу — уже отправлена в совнархоз. Туда же отгружаем все наши пожитки. А может, зря суетимся, может придется вскорости перевозить свои пожитки обратно? — стараясь шуткой ослабить натянутость прощания, сказал он и удалился.
Северцев вышел во двор. Постоял, посмотрел на отъезжавшие грузовики, доверху набитые министерским добром. С тревогой вспомнил последнюю фразу Шахова, значит, он сомневается в долгосрочности принятых решений…
Михаил Васильевич спустился в прохладное метро и вскоре был у здания городского суда. Перед тем как войти в мрачный подъезд, он чуть задержался. Никогда прежде он не имел дела с судами… Даже с опаской поглядел по сторонам: не видит ли его кто-нибудь из знакомых? Что тогда подумают о нем?.. Но все обошлось. Больше того — решившись войти, он узнал, что городской суд развел Северцевых. Ему выдали на руки долгожданный документ.
Михаил Васильевич взял такси, чтобы поскорее увидеть Валерию.
Ехали медленно. Было самое время разъездов, и перед светофорами выстраивались вереницы машин. Северцев нетерпеливо поглядывал на автомобильные часы. Стиснутое со всех сторон машинами такси ползло за светло-зеленым «Москвичом», поминутно тормозя. Наконец проскочили перекресток и подъехали к магазину, где Северцев смог купить торт, бутылку вина, фрукты. Надо же было отметить такое событие!
Наверно, Валерия будет рада предложению Шахова! Они уедут из Сосновки, а на новом месте и вправду все будет по-новому…
Он вылез из такси, нагруженный покупками, быстро взбежал на второй этаж. С трудом дотянувшись, локтем надавил кнопку звонка.
За дверью послышались шаги. Голос Валерии спросил: «Кто там?»
— Это я! Открывай скорее! — громко крикнул он, и дверь мгновенно открылась.
На пороге стояла Валерия. Но Михаил Васильевич путь отшатнулся назад.
— Ты больна, что с тобой? — с тревогой спросил он, вглядываясь в вытянувшееся лицо, в синие круги под воспаленно блестевшими глазами.
Она растерянно посмотрела на него, ссутулившись, прошла в глубь квартиры.
Бросив на столике покупки, Михаил Васильевич поспешил за ней. Валерия сидела на диване, запрокинув голову, прикрыв глаза.
Михаил Васильевич сел рядом, обнял ее.
— Что с тобой? Я не узнаю тебя… Ты, кажется, недовольна, что я появился тут? Чем я провинился? Скажи же, ради бога! Уехала, и ни слова… Душу мне всю перевернула! Разве так можно…
Валерия потянулась к нему и, положив голову ему на грудь, заплакала. Думая только о прошлых бедах, Михаил Васильевич осторожно, чтобы не обидеть ее неловким движением, пролез рукой во внутренний карман пиджака, достал оттуда судебную бумагу.
— Успокойся, дорогая… — шепнул он. — Теперь все будет хорошо! Читай… — он поднес бумагу к заплаканным глазам Валерии.
Она прочла и, судорожно вцепившись в его руку, заплакала еще громче.
— Теперь я свободен!.. Мы завтра же идем в загс… Теперь все сразу уладится!.. — твердил он.
— Павел вернулся, — прошептала она, отстраняясь от него.
— Как вернулся?.. Ты же говорила, что его нет в живых…
Он произносил эти слова почти механически, все еще не понимая смысла того, что произошло.
— Да, мне самой говорили так… Ужасно все это! Я, наверно, сойду с ума… — Валерия рыдала, зарывшись головой в диванные подушки.
Михаил Васильевич встал.
— А как же мы?.. — в совершенной растерянности задал он детски глупый вопрос.
Валерия подняла горящее лицо:
— Откуда я знаю! Ему я все рассказала. Павел сейчас приедет, он уезжает сегодня…
— Что ты решила, Валерия? — беря ее за руку, спросил он.
— Пока ничего. Ждала тебя.
— А что думает он? Чего он хочет от нас?
Михаил Васильевич чувствовал, что его начинает душить прежняя ненависть к этому человеку.
— Павел? Ничего. Ему жить-то осталось…
Звонок в передней не дал Валерии договорить. А может быть, она и сама не решилась бы. Поднявшись с дивана, она, вытирая слезы на лице, вышла.