Сицкий и Пивов объявили, что не уполномочены обещать более предложенного, просили дозволения писать Иоанну. Отправили гонца в Москву. В тот же день, 5 сентября 1580, от взрыва башни, где содержался пороховой арсенал, взлетела на воздух часть крепости. Огонь быстро распространился, довершая разрушение. Король в присутствии послов приказал идти на штурм. Великие Луки пали. От города повеяло запахом горевшего человеческого мяса: пылали окровавленные трупы умерщвленных защитников.
Распорядившись немедленно восстанавливать стены, делая Луки польской крепостью, Баторий торопился атаковать Хилкова. В жарком деле на голову разбил воеводу при Торопце. В плен попал сановник посольского приказа Григорий Нащокин, думный дворянин Черемисинов, любимец Иоанна, двести боярских отроков знатных семейств.
Литовский вельможа Филон Кмита шел к Смоленску, собирался зажечь предместья, был опережен у города тамошними начальниками Данилой Ногтевым и князем Федором Мосальским, разбит и бежал, бросив королевские штандарты, обоз и шестьдесят пушек. Эти трофеи вместе с тремястами восьмидесятью пленниками отправили в утешение Иоанну, отметившему воевод золотыми медалями.
Баторий, презрев глубокую осень, продолжал войну. Невель и Озерищи сдались. В Заволочье гарнизон, возглавляемый воеводой Сабуровым, потомком первой жены отца правящего государя, держался стойко. Когда россияне все же уступили, Баторий отпустил их с честью, признав честь мужества несломленного. Истощенный, простуженный король ехал в Полоцк, откуда доносил сейму: «Радуйтесь победе, помните: сего не довольно. Сумейте воспользоваться обстоятельствами.. Судьба передает вам все государство Московское. Сможете ли быть умеренными? Возьмите Ливонию, которая есть главная цель войны, и присоединенная навеки к Речи она станет для потомства памятником нашей храбрости и благоразумия. Запросите большего, и снова не будет для нас мира!» Опять требуя вспоможения людьми и деньгами, король жаловался панам, что они не дают ему возможности вести войну непрерывно. Время теряется в поездках на сейм и доказательствах необходимого. Войско слабеет, Россия же отдыхает. Копит силы для возмездия.
Зимой военные действия продолжались. Литовцы, обогатясь добычею, выжгли Старую Руссу. Магнус с коалиционным полком, ему приданным, опустошил дерптские и псковские владения, взял Шмильтен.
Ослаблением России не преминули воспользоваться шведы. Закрепив за собой Кексгольм, они осадили Падис, изнурили упорствовавших россиян длительной осадой: защитники ели кошек, собак, мертвые тела взрослых и младенцев и даже, смешно и страшно, съели растерзанное тело шведского чиновника, безрассудно въехавшего в крепость с предложением сдаться. С горстью отчаянных в Падисе сидел престарелый воевода Данила Чихачев. Шведы, в конце концов, овладев замком, нашли не людей - высохшие от голода тени. Убили всех, снизошли лишь к молодости князя Михаила Сицкого. Его отпустили передать своим о потери города. В течение зимы шведы взяли и Везенберг, выпустили оттуда разоруженный гарнизон в тысячу русских воинов. Не доверяя шведскому милосердию, те вышли за стены кремля в смертных рубахах и с иконами. Шли меж рядов врагов и не глядели им в глаза, дабы те не прочитали несмирение и ненависть у Давидовы псалмы певших.
Подобно тому, как страус накрывает голову крылами или зарывает в песок, а малый ребенок трепещущими пальцами слепляет глаза, думая избегнуть тем опасности, царь закрылся в Александровой слободе. Снова отказывался страной править и писал в Ржев и Вязьму главным воеводам тверскому князю Симеону Бекбулатовичу и князю Ивану Мстиславскому: «Промышляйте делом государевым и земским, как Всевышний вразумит вас и как лучше для безопасности России. Все упование мое возлагаю на Бога и ваше усердие». Воеводы, зараженные нерешительностью царя, посылали отряды для наблюдения и защиты границы, но не отваживались на удары. Только однажды они вступили во вражескую землю. Князья Михайло Катырев-Ростовский, Дмитрий Хворостинин, Щербатой, Туренин, Бутурлин, соединяясь в Можайске, выжгли посады и уезды в Дубровне, Орше, Шклове, Могилеве и Радомле. Привели в Смоленск изрядное число пленников. Царь наградил воевод золотыми медалями, что с тех пор закреплялось обычаем.
Русские послы Сицкий и Пивов ездили за королем, убеждая отправить уполномоченных в Москву для согласований условий мира. Баторий – в Варшаву. Там наши, списавшись с царем, отказались еще от нескольких ливонских городов. Баторий оставался непреклонен: «Не будет ни посольства, ни мира, ни перемирия, доколе войско российское полностью не выйдет из Ливонии!» В каждом письме становясь снисходительнее, Иоанн не уставал именовать Стефана братом, жаловался, что литовцы не перестают тревожить Россию нападениями, уговаривал не собирать войска, не истощать государственной казны, имея дело с другом. К Баторию были посланы еще два посла - думные дворяне Пушкин и Писемский. Напутствуя их в Слободе, царь требовал претерпеть даже побои, ежели найдет на короля искушение поднять на них сильную руку. Новая уступчивость рождала новые требования. Баторий потребовал Себежа и четыреста тысяч золотых венгерских флоринов контрибуции.
Добавленные претензии взбесили царя, он устал прикидываться укрощенным, не поднялся встречь новым польским послам, не спрашивал о королевском здоровье и написал Стефану: «Мы, смиренный государь всея Руси Божьею, а не человеческою волею многомятежною. Когда Польша и Литва имели также венценосцев наследственны, законных, они ужасались кровопролития. Ныне нет у вас христианства. Ни Ольгерд, ни Витовт не нарушали перемирия, а ты, заключив его в Москве, кинулся на Россию вместе с нашими злодеями Курбским и другими, взял Полоцк изменою, торжественным манифестом обольщаешь народ мой, да изменит царю, совести и Богу! Воюешь не мечом, а предательством – и с каким лютым зверством! Воины твои режут мертвых. Наши послы едут к тебе с мирным словом, а ты жжешь Луки калеными ядрами, изобретением новым, бесчеловечным. Послы говорят с тобою о дружбе и любви, а ты губишь, истребляешь! Как христианин я мог бы отдать тебе Ливонию, но будешь ли доволен ею? Слышу, что ты клялся вельможам присоединить к Литве все завоевания моего отца и деда. Как нам согласиться? Хочу мира, хочешь убийства. Уступаю, требуешь более и неслыханного. Требуешь от меня золота за то, что ты беззаконно, бессовестно разоряешь мою землю. Муж кровей, вспомни Бога!» Далее Иоанн, несмотря на досаду, уступал Баторию все, завоеванные тем крепости, желая только удержать восточную Эстонию и восточную Ливонию, Нарву, Вейсенштейн и Дерпт и на таком условии заключить семилетнее перемирие.
Ответом стал третий поход Батория, предваряемый письмом: «Хвалишься своим наследственным государством, не завидую тебе, ибо думаю, что лучше достоинством приобрести корону, нежели родиться на троне от Глинской, дочери Сигизмундова предателя. Упрекаешь меня терзанием мертвых: я не терзал их, а ты мучишь живых. Что хуже? Осуждаешь мое вероломство мнимое, ты, сочинитель подложных договоров, изменяемых в смысле обманом и тайным прибавлением слов, угодных единственно твоему безумному властолюбию. Называешь изменниками воевод своих, защитников Полоцка и иных городов, честных пленников, коих мы должны были отпустить к тебе, ибо они верны отечеству. Берем земли доблестью воинской и не имеем нужды в услуге твоих мнимых предателей. Где же ты - Бог земли русской, как слышал, зарвавшись, велишь именовать себя на пирах рабам несчастным? Еще не видали мы ни в единой битве ни лица твоего, ни сей крестоносной хоругви, коей будто бы обладаешь и коя спасет Русь. Страшатся угроз твоих не соперники, но лишь бедные россияне, которым не повезло родиться во время твое. Жалеешь ли крови христианской? Назначь время и место, явись на коне во всеоружии, решим поединком един на един спор. Да правого увенчает Бог победою!»
Баторий более не желал торговаться с нашими послами и гнал их из свиты. Передавал с ними Иоанну книги, изданные на латинском языке в Германии, где князь Курбский и посетившие Русь иноземцы зло высмеивали российские обычаи, неистовство и самодурство самого царя. Издевался над чаемым происхождением московских царей от брата Августа, называл русских даже не ордынскими данниками, но крымскими, советовал Иоанну чаще читать покаянный псалом, плакать над невинно убиенными. Послы остереглись бумаги, бранную Стефанову грамоту передал царю литовский посланник. Иоанн велел читать вслух, не ожидая слов беспримерных. Вместе слушал перевод ближний круг, сыновья, дочь и бывшие в Слободе бояре. Все онемели. Царь побледнел и после долгого молчания сказал тихим ломким голосом: «Мы будем отвечать брату нашему королю Стефану». Встав с кресла, царь молвил послу учтиво: «Кланяйся от нас своему государю!»