Независимо, и Годунов, и Бомелий гадали, какой вывод сделает Иоанн из увиденного. Бомелий ставил Иоанну диагноз хорошо платящего сумасшедшего, жалея, что ранее не пришел к способам воздействия на царя, которые употребил Годунов.
Иоанн лишь сначала принял представшую картину за призрак. Мысль об Анастасии мелькнула и угасла. При всем болезненном суеверии, практический ум и жизненный опыт Иоанна отодвигали видения. Молодого человека в царской одежде он принял за сына Ивана. Юный львенок, не просясь отца, вывел, не различишь, некую царскую невесту и, не стыдясь, мнет. Порыв ужаса сменился ревностью. Царь хотел шагнуть вперед с отцовским выговором. Вдруг удержался. Светильники колебались в перекрывших белки зрачках.
- Кого видишь, Елисей?! – натужливо спросил царь.
Бомелий не желал уступать Годунову. Съев глазами Бориса, он твердо сказал, отрицая очевидное:
- Ничего не вижу, ваше величество. Перед нами выступ колонны, лестница и темнота возле.
- Ты, Борис?! – потребовал Иоанн.
Годунов упорствовал, шел до конца:
- Покойную царицу вижу… Анастасию.
- Ишь ты! – прищурился царь. Съехидничал: - С кем же стоит Настя? Блудит? В супружеские изменницы подалась?
- Нет, с тобой она царь. Вы показаны в виде образов.
- Кем же показаны?
- Тобой, Борис! – хотел крикнуть в лицо Годунову Бомелий и сдержался.
«Господом нашим Иисусом Христом и святой Богородицей чудеса явлены» - должен был бы ответить Годунов, да чем-то скрепило зубы.. И тут две стрелы рассекли воздух, чуть не оцарапав царю уха. Они избавили Бориса от ответа.
Первая стрела, пущенная Григорием Грязным, предназначалась Географусу. Вторая стрела, пущенная Федором Басмановым, предназначалась самому Годунову. Оба искусных стрелка промахнулись. Помешали темнота, напряжение нервов и движение, сделанное Географусом. Неожиданно он решил поцеловать Ефросинью по-настоящему. Обняв, завалил ее, ее вбок, тем и уйдя от стрелы. Не пострадала и Ефросинья.
Заслышав свист первой стрелы, Годунов, не зная, кому она предназначается, присел, потянув за собой государя. Иоанн согнулся. В результате – второй промах. Григорий Грязной и Федор Басманов обновили стрелы. Географус и Ефросинья с криком побежали вниз по лестнице.
Иоанн, свойственным ему срывающимся тенорком, звал на помощь. Из полутьмы выступили Малюта–Скуратов, князь Афанасий Вяземский, Василий и Тимофей Грязные, Алексей Басманов. Они скрывались в боковом приделе, ожидая исхода дела. Видя неудачу пособников, они летели к царю с обнаженными саблями, дабы встать округ него. Завидев вооруженную толпу, Иоанн принял опричников за убийц, стремившихся довершить начатое. Душа ушла в пятки. Еще менее ждал пощады Годунов, не сомневавшийся кому адресовалось нападение..
С другой стороны, куда кинулись Географус с Ефросиньей, стояли преданные Годунову Матвей и Яков Грязные. Они показались, тоже с саблями. Родственники натолкнулись на родственников. Сверлили друг друга глазами, притворяясь, что заодно, всех объединяет цель избавить государя от опасности. Царь смотрел на тех и других, не доверяя никому. Наконец появились Григорий Грязной и Федор Басманов, вроде бы тоже на помощь. Подняли стонавшего, прибившегося от трепета к стене Бомелия.
Иоанн не сомневался: на него произведено покушение. Его старшего сына с девицей заговорщики использовали в качестве наживки. Почему те бежали? Не было ли целью после его умерщвления возвести Ивана на престол. Не Иван ли во главе заговора? Не в стане ли его избранников свила гнездо измена? Иоанн нашел силы прикинуться любезным. Пришедший в себя Бомелий из склянки полил государю на окровавленное ухо. Рана щипала. Царь сказал астрологу:
- Елисей, что обкакался? Ты же судьбу знаешь. Не зарежут того, кто утопнуть должен. Не ховался же я, потому что верю твоему предсказанию. Щедро выдал ты мне вперед пять лет жизни.
Бомелий поежился:
- Не я то давал, а звезды.
Бомелий думал, как неуютно при московском дворе и при больших деньгах.
Сзади во мраке галереи послышался шорох. Все опять напряглись: кто там еще? То была Марфа Собакина. Она подстерегла выход Фроси Ананьиной из гостиницы и устремилась за ней. Марфа притаилась в нише и наблюдала за разворачивающимся действием. Сметливый ум подсказал ей: столкнулись две волны, соперничавшие за влияние на государя, и она досадовала, не видя себя на гребне той или другой. Тихо, как ей казалось, она покинула укромное место, собираясь вернуться в гостиницу. Ее услышали, за ней пошли. Подобрав подол, Марфа побежала со всей силы, на какую была способна.
Подле царя остались Малюта, Вяземский, Годунов и Бомелий. Сопроводили государя в башню, где он спал. Малюта предложил на полпути оставить дворец, идти на двор, седлать коней и ехать в безопасную Александрову слободу. Москва прогнила изменою. Бомелий, анализируя разыгранный спектакль, шепнул Годунову:
- Ошибочка малая вышла. Его величество видит любимую царицу Анастасию не снаружи, а внутри себя. Так сказать, душевным оком. В следующий раз зрелище станешь делать, учти.
Годунов промолчал. Он тоже перебирал действо, представленное Географусом с Ефросиньей, и его фантазия рождала новый план.
Марфа ускользнула. Преследовавшие Марфу опричники даже не разглядели, за кем бегут. Зато Василий Грязной, догнав, прижал к белой стене сына с младшим братом:
- Чего против родной крови идете, Яша с Матюшей?! Годунова в покровители себе отыскали?! Дай срок, свернет Борьке шею Малюта. Цыц! Я – старший в роде. Меня слушать! Бросить служить Годунову немедля!
Матвей и Яков опускали глаза, отворачивались. Они не смели сказать отцу и брату, в какую зависимость попали к Годунову из-за подделанного Магнусова письма. Василий Григорьевич не положит за кровь родную голову на плаху.
10
Сломленный Матвей явился к Годунову:
- Спаси и сохрани, отец родной! Не могу с дядей Яковом идти против родственников. Требуют они, ежели разбор пойдет, выдали Географуса проклятого, и подтвердили, что письмо очернительное на Суздаль видали.
Живущий осьмнадцатый год отец родной окатил сдержанным взглядом великана, цеплявшегося за кафтан. Сказал:
- Не передергивай! Им и имя-то Географуса не ведомо. Нужна бумага, новую на Суздаль состряпают! Грамотеев полно. Будет тебе и Якову. Последнюю задачу мою выполните, идите с Богом.
Матвей сгорбил плечи, поплелся битой собакой.
Бомелия прижали у покоев его. Годунов потребовал Матвею и Якову крутить астрологу для боли руки. Сам затыкал рот, не допуская Елисею орать , шептал на ухо:
- Какое коварство задумал, пес?! Ты взял Магнусово письмо?
- Помощник мой, аптекарь Зенке, - хрипя. признался Бомелий.
- Кличь его!
- Передал я уже письмо.
- Кому?
- Григорию Лукьяновичу Скуратову.
Борис ослабил хватку. Под подбородком Бомелия на шее остались три красных отпечатка пальцев. Астролог тяжело дышал. Предвкушал мщение. Слишком многим перешел дорогу шустрый стряпчий. Ничего, Григорий Лукьянович найдет управу.
Годунов отвел Матвея и Якову в свою дворцовую келейку. Ей он редко пользовался, спя при царевичах. Там уже был Географус, отведший Ефросинью в гостиницу. Матвей и Яков поедали Географуса глазами. Смел наглец целовать их возлюбленную!
Географус был царской ферязи, но вывернул ее, чтоб не торчала позолота. Ему повезло, что никто не пристал. Когда он отводил Ефросинью.
- Ну, как? – поинтересовался Географус о произведенном на царя впечатлении.
- Скидывай ферязь, - безрадостно отвечал Годунов.
- Моя одежа пачканная.
- Мою оденешь.
- Я тебя выше, - обиженно протянул Географус.
Годунов открыл свой сундук. Кинул Географусу темно-синий кафтан:
- Маменька мне на вырост шила.
Сняв ферязь, Географус примерил. Как он не тянул рукава, они едва доставали до запястий. Борис не замечал. Он достал из сундука три заранее приготовленных мешочка с серебром. Выдал помощникам. Серебро было с Годуновской доли из разграбленных домов подручников Пимена в Новгороде. Про то сказывал.