Папские легаты сделали все, что могли, особенно кардинал Перигорский, который, по словам английского хрониста Джеффри Ле-Бейкера, убедил стороны отложить сражение "из почтения к Святой Церкви и во избежание пролития христианской крови"[214]. Талейран воспользовался паузой и разъезжал туда-сюда между французским и английским лагерями в попытке найти мирное разрешение противостояния. "Сражение в тот день было остановлено кардиналом Перигорским, — пишет хронист Жан Фруассар, — который искренне старался заключить мир, но тщетно, поскольку ни одна из сторон его не желала"[215]. Вместо этого обе стороны использовали отсрочку для более тщательной подготовки к сражению: английская армия получила столь необходимый отдых, в то время как "французская армия увеличилась на тысячу латников и гораздо больше простых людей"[216].
На следующий день, когда мирные переговоры провалились, началась битва. Ситуация была похожа на ту, что сложились при Креси в 1346 году. Снова английская армия уступала французам по численности. "Вся армия принца, включая всех, не насчитывала и 8.000 человек; в то время как французы, считая всевозможных людей, имели до 60.000 бойцов, в числе которых было более 3.000 рыцарей"[217], утверждает Фруассар (хотя в действительности общее число французов, вероятно, было ближе к 16.000). И опять же, англичане, вооруженные длинными луками, имели технологическое превосходство, и это превосходство, очевидно, признавал и принц Эдуард, который специально обратился к своим лучникам отдельно от основной части армии. "Случай, время и опасности делают из боязливых людей очень сильных и выносливых, честь и любовь к Англии, и желание получить богатую добычу, должны воодушевить вас"[218], — кричал Черный принц, пытаясь побудить этот важный контингент к выполнению поставленной задачи. И снова английская армия сражалась дисциплинированно и слаженно, в то время как французский король разместил свои войска хаотично, что позволило англичанам отбивать врага по частям, тем самым сводя на нет численное превосходство французов.
Тем не менее обе стороны сражались доблестно, и никто не проявил большего мужества, чем король Франции, который вместе со своим младшим сыном находился в гуще сражения. Наконец, после отчаянной борьбы стало очевидно, что стрелы лучников и оборонительная тактика боя выбранная Эдуарда одержали верх. Молодой рыцарь, сражавшийся на стороне англичан, увидев, что король Франции окружен, обратился к Иоанну: "Сир, сдавайтесь, сдавайтесь, или вы погибните!". Король, видя безнадежность своего положения, протянул ему свою правую латную перчатку и сказал: "Я сдаюсь вам"[219].
Пленение короля вызвало смятение среди еще сражавшихся французов и привело к всеобщему бегству их с поля боя. Среди тех, кто бежал (совершенно бесславно, в глазах народа), был старший сын Иоанна, Дофин Карл; младший же сын короля, Филипп, которому на тот момент было всего четырнадцать лет, попал в плен вместе с отцом. Принц Эдуард обращался с королевскими пленниками с изысканной вежливостью, сопроводив их в Англию с большой помпой. Король Франции вскоре был поселен в Виндзорском замке, где, по словам Фруассара, "к нему относились с величайшим вниманием, для него были организованы охоты с собаками и ястребами и другие развлечения"[220], пока он ожидал выплаты за себя непосильного выкупа, который должны были собрать его подданные.
Тысячи людей, сражавшихся на стороне французов, оказались не столь удачливы, как король; окрестности Пуатье были усеяны знаменами и телами убитых, среди которых было около 2.426 рыцарей и дворян. Это истребление французской аристократии отразилось и на неаполитанской истории. Невезение Роберта Дураццо, из-за которого ему пришлось провести значительную часть жизни в той или иной темнице, продолжилось, и этот молодой человек, изгнанный годом ранее из Авиньона, прибыл во Францию как раз вовремя, чтобы быть принятым на службу королем Иоанном и отправиться в роковой поход к Пуатье. Роберт был убит в пылу сражения во время особенно страшной стычки с войсками Эдуарда. Сам Черный принц опознал Роберта и приказал положить его тело на щит. "Отнесите его кардиналу Перигорскому и передайте, что я приветствую его этим"[221], — приказал, в качестве мрачной шутки, Эдуард, заметивший, что некоторые люди из свиты Талейрана, хотя и якобы нейтральные, сражались в тот день на стороне французов.