В 1577 году, прежде чем мальчику исполнилось шесть лет, его стали посылать в школу, где Кеплер начал учиться читать и писать. Между тем вернулась его мать; возвратился из похода и отец, оказавшийся теперь совершенно без средств к жизни. Имея неосторожность поручиться за одного из своих односельчан, теперь обанкротившегося, он должен был уплатить его долги, и совершенно разорился. Это так его огорчило, что он совсем потерял голову и даже покушался на самоубийство – пытался повеситься. Для поправки своих дел Генрих Кеплер, вероятно по совету своей жены, продав дом, открыл в 1577 году харчевню, или попросту кабак, в селении Леонберг, а сына забрал из школы и заставил прислуживать посетителям своего «заведения». Эту прискорбную обязанность великий Кеплер, всю жизнь свою витавший мыслью на небе, и принужден был исполнять в самую нежную пору его детства. Трудно себе представить более горькую насмешку судьбы над великим человеком, но это было так. К счастью, через два года отец Кеплера снял большой трактир в Эмердингере, куда и переселился вместе с женой. Кеплер остался у деда в Леонберге и вновь начал посещать школу.
В памяти Кеплера из этой ранней поры его жизни сохранились следующие обстоятельства: в 1577 году была видна яркая комета, о которой много говорили. Кеплер просил мать показать ему эту необыкновенную звезду. Мать повела его на гору и отсюда показала ему «страшное» тогда светило. «В том же году, в день моего рождения, выпал у меня, – говорит Кеплер, – первый зуб, который я выдернул сам, захлестнув его ниткой». Затем он вспоминает о том, как однажды отец позвал его посмотреть на лунное затмение. «Переставшая светить Луна показалась мне красноватой», – говорит Кеплер. Затмение это случилось 31 января 1580 года, когда Кеплеру было 8 лет.
Надо полагать, что кабацкое дело было тогда не так прибыльно, как в наше время, а может быть, родители Кеплера, при постоянном разногласии и ссорах, не обладали надлежащими талантами, но только семейство не выходило из нужды, и дела отца не поправлялись. Поэтому трактирным делом Генрих Кеплер занимался недолго и снова начал вести бродячую жизнь. Наконец, выбившись из сил, старый вояка в 1589 году бросил все и поступил опять в солдаты. На этот раз ему уже не привелось больше увидеть свою семью: со времени его отъезда о нем не было никаких слухов, и он так и пропал без вести.
С уходом отца положение семьи в материальном отношении несомненно ухудшилось, так как мать Кеплера скоро промотала все оставшееся имущество и впала в совершенную нищету. К счастью, Кеплер в это время мог уже обходиться без помощи родителей, но братьям его и сестре приходилось плохо. Одного из братьев мать отдала учиться ремеслу, и он сделался оловянщиком, другой же не учился ничему и поступил в солдаты, любил бродяжничать и очень напоминал отца. Единственным лучом света в этом темном царстве была маленькая сестра Кеплера, Маргарита, нежно любившая брата и горячо любимая им. Она вышла впоследствии замуж за деревенского пастора и была прекрасною женою и матерью.
Пример Кеплера всего нагляднее показывает нам, что нет таких препятствий, которые могли бы остановить развитие и деятельность гения. В самом деле, трудно было бы выдумать обстоятельства, менее благоприятные для умственного и нравственного развития. Отец —солдат без всякого образования, не любящий сына и не заботящийся о нем; мать – грубая и пьяная женщина, настоящая рыночная торговка, бездомная и бессердечная; кабак и пьяные посетители его, которым будущий великий человек подносит отвратительное вино и мерзкую закуску… Каким образом в этом кромешном аду мог очутиться светлый ангел? Что может быть хуже этой среды, этих условий? По общепринятому мнению, такая среда должна бы «загубить» все с нею соприкасающееся. Да она обыкновенно и действует растлевающим образом, как зараза, но… не на гения. Грязь и сырость неизбежно обратят в ржавчину железо, но нисколько не испортят золота. Так бывает и с избранниками Божиими.
Впрочем, не бывает худа без добра. Для Кеплера хорошо было по крайней мере то, что на него мало обращали внимания, что он был заброшен и предоставлен самому себе. Слабенький, тихий и кроткий мальчик, без сомнения, находил возможность учиться, даже оставаясь среди пьяных посетителей отцовского заведения, а изредка, когда его не удерживали дома, он посещал и сельское училище. С 1580 года Кеплера начали приучать к полевым работам, и он помогал в этом матери, насколько позволяли его силы. Это продолжалось в течение двух лет, с 1580-го по 1582 год. К счастью, оказалось, что слабосильный и плохой здоровьем мальчик был совершенно непригоден в качестве земледельца. Таким образом, физическая слабость оказала Кеплеру неожиданную услугу и спасла его от закабаления в чернорабочие. За это время для окружающих Кеплера окончательно выяснилось, что он не способен к ремеслу и к какому бы то ни было практическому занятию. Неизвестно, кто именно, но, вероятно, какой-нибудь пастор или школьный учитель заметили способности ребенка и посоветовали учить его более основательно. Мальчик с 1583 года начинает посещать школы с латинским языком, а потом учится в разных церковных училищах, возникших взамен прежних монастырей. По словам самого Кеплера, зиму 1582 года он много занимался, сделав значительные успехи, а с 1583 года его решили основательно учить, предназначив в духовное звание. Он оказался в этом году в вюртембергском училище, откуда осенью следующего года его перевели в Адельбергский монастырь, в котором он оставался два года. С этого времени окончательно решено было направить Кеплера по богословской дороге, тем более, что в таком случае его можно было бы отдать на казенное содержание.
Учась в этих монастырских школах и живя в существовавших при них общежитиях, или бурсах, Кеплер много страдал от разных кожных болезней, развивающихся от скученности детей, небрежного их содержания и недостатка присмотра. Так, Кеплер сильно страдал от чесотки не только в отроческом, но и в юношеском возрасте и от нарывов и язв на руках и особенно на ногах. Очень часто страдал он также изнурительными лихорадками, а в более зрелом возрасте, когда был уже в Тюбингене, мучительными головными болями и судорогами. Из событий школьной жизни в Адельбергском монастыре Кеплер вспоминает, что в начале 1586 года ему много пришлось вытерпеть неприятностей и огорчений от товарищей, озлобившихся на него за то, что он, боясь грозившего ему наказания, выдал их в какой-то шалости. В том же году, в июле, на экзамене он удостоен был публичной похвалы и переведен в училище высшего разряда при Маульбрунском монастыре, в котором начал учиться с осени того же 1586 года. Таким образом, даровитый юноша все прямее и прямее направлялся по богословской дороге.
Замечательно, что богословская, или духовная, карьера становилась уделом многих великих людей; между прочим, предстояла она и Ньютону, а в новейшее время, по желанию отца, ту же дорогу должен был избрать и Чарльз Дарвин, поднявший против себя впоследствии такую бурю и ненависть со стороны теологов. Кеплер был, без сомнения, рад всякой школе, и, далеко не избалованный жизнью дома и у родственников, с удовольствием поступил в лютеранское духовное училище при Маульбрунском монастыре. Училище это учреждено было вскоре после того, как Реформация стала в Германии на прочную почву. В это время в протестантских землях ревностно заботились о распространении образования в массах, и представители высшего общества отличались замечательным свободомыслием. Так, например, ректор Маульбрунского училища в 1578 году говорил в своей речи: «Голова, а не руки правят миром; поэтому необходимы образованные люди, а такие плоды не растут на деревьях». Маульбрунское училище содержалось за счет герцога Вюртембергского и готовило молодых людей к поступлению в высшую семинарию при Тюбингенской академии. В училище это и поступил Кеплер осенью 6-го октября 1586 года 15-летним юношей. Здесь он пробыл три года, уже вскоре после своего поступления обнаружив блестящие успехи. Это было причиною того, что некоторые из завистливых товарищей, дети богатых родителей, стали его сильно недолюбливать. С одним из них, особенно нападавшим на Кеплера, он в 1587 году даже подрался. Из других событий за это время Кеплер вспоминает о лунном затмении, случившемся 3 марта 1588 года. На этот раз Луна в середине затмения была видна столь слабо, что Кеплер едва ее различил и очень удивлялся, как он мог видеть ее во время другого затмения, когда ему было 8 лет. Это может указывать на ослабевшее зрение, но, впрочем, бывают затмения, когда Луна исчезает почти совсем. В последний год пребывания в Маульбруне, в феврале, Кеплер за какой-то проступок был наказан заключением в карцер. Курс Маульбрунского училища, как и Тюбингенской семинарии, был пятилетний; ученики его, проучившись три года, отправлялись в Тюбингенскую академию, держали там экзамен на степень бакалавра и, получив его, возвращались опять в училище, где получали звание старших, или ветеранов, и, вероятно, под руководством наставников упражнялись в преподавании в низших классах, продолжая в то же время и свое собственное образование. Таким образом, они оставались в Маульбруне еще два года, получали при окончании курса звание учителя и поступали на два года в Тюбингенскую академию, где завершали свое философское и богословское образование. Но Кеплер пробыл в Маульбруне только три года, после чего был переведен как подававший особые надежды в Тюбингенскую семинарию в сентябре 1589 года. Здесь 11 августа 1591 года в числе других 14 человек он получил звание учителя, с которым и поступил в академию. В семинарии Кеплер учился отлично. Главными предметами считались здесь латинский и модный тогда греческий языки. Латинским языком Кеплер владел впоследствии как родным и писал большие латинские поэмы, казавшиеся знатокам удивительными по изяществу и отделке стиха; да и все сочинения его написаны языком цветистым и литературным, а вовсе не сухим и ученым, для которого достаточно знать лишь немногие слова и термины. Сочинения Кеплера испещрены также греческими словами, выражениями и эпиграфами, что вошло в моду со времени возрождения греческой литературы и служило признаком тогдашнего либерализма. Вообще Кеплер прилежно занимался всеми учебными предметами, в том числе и математикой; однако при экзамене на степень учителя, как и следовало ожидать, тюбингенские профессора не признали его отличным и предпочли ему некоего Джона-Ипполита Бренциуса, имя которого, по словам Араго, мы тщетно стали бы искать в исторических словарях, несмотря на всю снисходительность издателей такого рода книг.