Театральные эффекты
До «Ретро» ей не хватало сцены и внимания зрителей. Может быть, поэтому театральные эффекты наполняли всю ее жизнь. «Ах, какое зеркало!» – сто раз всплескивала она руками, заходя в один и тот же коридор на Чайковского. Мнение о результате будущего футбольного матча произносилось как вердикт римского сенатора, а тост за столом звучал пафосно, как финальная строка сонета Шекспира.
Она любила не только реплики, но и театральное действие в жизни. Как-то вместо очередного застолья учудила маскарад с переодеванием в Мариины шелковые японские кимоно, пением и танцами. Один из ярких примеров такой театрализации – ее издевательства надо мной, вегетарианцем.
В начале 80-х я увлекся восточной мистикой, затем основательно погрузился в вегетарианство и следовал ему очень строго, даже фанатично. В жизни это создавало массу проблем и комичных ситуаций. Одним из бриллиантов в коллекции нелепых положений стали праздничные застолья на Чайковского.
Представьте стол на тридцать пять персон, накрытый белой скатертью, прекрасно сервированный и уставленный без просветов блюдами с домашней бужениной, шеей, языком, тушеной уткой и другой птицей, осетриной, красной рыбой, созвездием салатов, начиная с оливье и «шубы» и заканчивая греческим и «мимозой». Над блюдами возвышались группами бутылки коньяка и водки, шампанского и марочного вина. А вокруг них толпились маленькие тарелочки с закуской: маринованными грибами, тресковой печенью, икрой и соленьями.
Среди этой роскоши, в окружении шумно пирующих гостей одиноко сидел я и тоскливо грыз сворованный из блюда с мясом листик зеленого салата. Тоскливо мне было не потому, что я терпел муки обезоруженного гурмана. Меня все эти чудеса поварского искусства не трогали. Но я предчувствовал, точнее знал наверняка, что в покое меня не оставят.
И вот ко мне подсаживалась Дора и начинала меня кормить. Она нежно, по-матерински предлагала съесть ломтик сочного мяса или, на худой конец, красной рыбки и выпить стопку коньяку. Предложение Дора делала ласково и мягко, но использовала при этом возможности сценического голоса, и ее слова разлетались над всем столом. И стол, то есть все сидящие за ним, начинали прислушиваться. Далее разворачивался акт комедии или драмы (для кого как), в котором Дора заботливо старалась меня потчевать, одновременно не без ехидства комментируя мои неуклюжие и мрачные попытки отвертеться и рассуждая о том, до чего такой образ жизни может довести бледного и исхудавшего мальчика.
Сцена продолжалась долго, с вариациями блюд и комментариев, и заканчивалась обычно тем, что я был совершенно непрошибаем и Доре возиться со мной надоедало.
В зале суда
Но у театрального действа мог быть и другой масштаб.
Во время судебного процесса над Иосифом Бродским на одном из заседаний Дора, вне себя от возмущения, вскочила и начала громко протестовать с места, требуя справедливости. За нарушение общественного порядка милиционеры вывели ее из зала суда. В этом было тоже что-то театральное. Но виделось и нечто другое, если учесть, что она была единственная, кто по-настоящему не испугался.
Я нашел этот эпизод в одной из известных стенограмм судебных заседаний. Знаю, что многие знакомые и друзья боялись приходить на суд. Не зря боялись. Можно было остаться без работы и с «волчьим билетом», превратившись в одночасье из уважаемого врача, ведущего инженера или доктора наук в дворника или кочегара, без шанса когда-нибудь сменить профессию. При этом светила замечательная перспектива жить далее без друзей и знакомых, в полной изоляции, не имея при этом возможности покинуть страну.
В 1964 году, когда шел процесс над Бродским, люди входили в зал суда с ощущением, как будто идут по тонкому льду, который может в любой момент проломиться под ногами. В высшей степени опасным казалось это пространство свидетелям защиты.
Я знаю, что в семье обсуждался вопрос, кому не стоит идти на суд. Это был сложный момент, особенно для людей, имевших положение: вопрос соотнесения здравого смысла, совести и зрелости отношений одновременно. Решение о том, что Борис и мой отец не должны туда ходить, было практически общесемейным. Среди знакомых осмеливались прийти в основном те, кому терять особенно было нечего. Из родственников постоянно присутствовали сестры; естественно, Мария и Александр Иванович прошли всю эту пытку молча, от начала и до конца.
Дора ходила на все заседания. «Засветившись» на суде, она сильно рисковала навсегда быть отлученной от театра, но повезло, так или иначе, ей это сошло с рук.