Выбрать главу

Ты лучше, чем Ничто… как легкая преграда / меж ним и мной… Как отмечает В. Полухина, эта строфа перекликается со строчками Хлебникова из стихотворения «Завода слова духовенство…» (1921):

Ведь нечто — тяжесть, сила, долг, работа, труд,

А ничто — пух, перья, нежность, дым,

Объёма ящик, полный пустоты,

То ящик бабочек и лени и любви.

И тучею крылатых ничего, нема и грустных ни

Откроется мешок молчанья.

См. также: Polukhina V. Joseph Brodsky: A Poet for Our Time. Cambridge, 1989. P. 181–194. Bemea Д. Изгнание как уход в кокон: Образ бабочки у Набокова и Бродского // Русская литература. 1991. № 3. С. 167–175; Степанов А. Г. «Ты лучше, чем Ничто»: Стихотворение И. Бродского «Бабочка» // Проблемы и методы исследования литературного текста. Тверь, 1997. С. 16–24.

«В озерном краю» («В те времена в стране зубных врачей…») Т. 3. С. 25.

Впервые: Континент. 1974. № 1.

В те времена в стране зубных врачей… я, прячущий во рту /развалины почище Парфенона… Ср. у В. Набокова в романе «Камера-обскура» дантиста, у которого «вероятно, художественное отношение к тем трагическим развалинам, к тем эректеонам и парфенонам, которые он видит там, где профан нащупает лишь дырявый зуб» (см.: Левинтон Г. Смерть поэта: Иосиф Бродский // Иосиф Бродский: Творчество, личность, судьба: Итоги трех конференций. СПб., 1998. С. 205). Бродский отмечал в одном из интервью, комментируя эти строчки: «Суть в том, что это на самом деле не метафора. Это буквально, особенно с тех пор, как я приехал в Анн Арбор с российской зубоврачебной работой, если можно так выразиться. На самом деле, это не работа дантиста, это что-то противоположное. У меня были проблемы, и друзья отвели меня к врачу. Он удалил штук пять сразу, за один прием. Я даже не помню, как добрался до дому. В ту минуту, когда я упал на постель, в дверь позвонил почтальон, и это оказался счет. У меня возникло ощущение, что врач одной рукой выдергивал зубы, а другой выписывал счет. Но дело в том, что здание, в котором я преподаю, находится совсем рядом со школой дантистов, и там всякие символы и даже статуи. Современная скульптура, которая изображает развитие стоматологии. Отсюда и стихи» (БКИ, с. 65–66).

Комментарий Бродского:

«Это одно из самых первых зарубежных стихотворений. Место — Анн Арбор, штат Мичиган. На Великих Озерах.

Я приземлился 4 июня 72-го года в Вене, меня встретил Карл Проффер, который преподавал в Мичиганском Университете. Он спросил: "Что ты собираешься делать?" Я говорю: "Понятия не имею". — "Как ты относишься к тому, чтобы стать poet in residence в Мичиганском Университете?" — "С удовольствием". Это избавило меня от массы размышлений. Там были другие предложения — из Англии, из Франции, но Мичиган был первым. А кроме того, я понял, что происходит довольно большая перемена обстоятельств. В том, чтобы остаться в Европе, был определенный смысл и шарм, но было бы и фиктивное ощущение продолжающейся жизни. И я подумал: если уж происходит перемена, то пусть она будет стопроцентная.

В Анн Арборе я провел в общей сложности шесть лет. Вот недавно я туда ездил и пережил массу замечательных сантиментов и довольно сложных, надо сказать, чувств. Когда я уезжал из России, один из моих приятелей, Андрей Сергеев, сказал: все это немыслимо, потому что жить можно только там, где у тебя есть воспоминания. Выходишь на угол — тут ты с кем-то объяснялся и так далее. И это меня до известной степени немножко мучило. И вот последняя поездка в Анн Арбор была таким ностальгическим, элегическим мероприятием. Праздновал свое 40-летие славянский департамент, где я когда-то преподавал. И я понял, что у меня тут есть воспоминания. Это происходило и раньше в разных других местах Штатов, но в миниатюрном варианте. И я подумал: вот эти постоянные вопросы — когда ты вернешься в Россию и так далее; в некотором роде: зачем? В некотором роде зачем возвращаться в Россию, если я могу вернуться в Анн Арбор? Этот уровень прошлого у меня есть и тут.

Когда я слонялся по Анн Арбору и особенно когда оказался у Эллендеи, вдовы Карла, меня охватило странное чувство: я не знаю, что более реально? Я стою в прошлом, или прошлое — это реальность, а я откуда-то из будущего? Не знаю, как объяснить, но это было сильное ощущение.

Карл умер. Нескольких других моих коллег и знакомых больше нет в живых. Другие уехали. Городок теперь находится во власти кофеен — новое поветрие университетское. И тем не менее, ходишь и смотришь на мордочки встречные, и ловишь себя на том, что реакции твои такие же — то есть по отношению к этим мордочкам. Это как если вернуться в родной город и искать свою невесту в этих самых 18-летних. Или 18-летних приятелей. Это совершенно немыслимо, но такая аберрация неизбежна. Место тебя заставляет так относиться.