Историки далеки от того, чтобы однозначно присоединиться к обвинениям Иосифа. Причины восстания, по их мнению, были слишком глубоки и многообразны, чтобы сваливать всю ответственность на одну конкретную личность. Но и они сходятся во мнении, что Флор, не раз сталкивавшийся с евреями в Малой Азии, был, вероятнее всего, патологическим антисемитом. Если другие прокураторы в отношении евреев придерживались как интересов Рима, так и личных интересов, то у Гессия Флора к этому примешивалась еще и личная ненависть.
Он терпеть не мог тот народ, которым был поставлен управлять, и не только не намеревался идти на какие-то послабления, но, напротив, хотел преподать ему «хороший урок». По словам Иосифа, он «вел себя так, как будто его прислали в качестве палача для казни осужденных. В своей жестокости он был беспощаден, в своей наглости — без стыда» (ИД, 2:14:2).
Флор не просто резко повысил налоги, причем не только в пользу Рима, но и в свою собственную, но и довел коррупцию до абсурдных масштабов, даже не стесняясь своего постоянного требования все новых взяток. Вместо того чтобы бороться с разбоем и преступностью, ставшими в стране рутиной, он попросту развязал руки разбойникам, обусловив свое бездействие тем, что они будут отдавать ему определенную долю от добычи.
«Обогащаться за счет единичных лиц, — пишет Иосиф, — ему казалось чересчур ничтожным; целые города он разграбил, целые общины он разорил до основания, и немного недоставало для того, чтобы он провозгласил во всей стране: каждый может грабить, где ему угодно, с тем только условием, чтобы вместе с ним делить добычу. Целые округа обезлюдели вследствие его алчности; многие покидали свои родовые жилища и бежали в чужие провинции» (ИВ, 2:14:2).
Иерусалимская знать, понимая, что дальше так жить невозможно, склонялась к тому, чтобы послать делегацию с жалобой на Флора в Рим, к императору, или хотя бы в Антиохию, к губернатору Сирии Цестию Галлу, но одновременно сознавала всю опасность этого предприятия. Флору не составляло труда перехватить послов, и тогда бы все они кончили жизнь на кресте.
Было решено дожидаться, когда Галл сам посетит Иудею. И когда он по сложившейся традиции прибыл в сопровождении Флора в Иерусалим накануне Песаха, губернатора окружила огромная толпа, молившая сжалиться над евреями и освободить их от злодея-прокуратора.
Надо отдать должное Цестию — он выслушал многих жалобщиков и пообещал во всем разобраться и убедить прокуратора быть более справедливым к подданным, несмотря на то, что стоявший рядом Флор сопровождал каждую жалобу язвительными замечаниями.
По предположению Иосифа, Флор, проводивший, как это и предписывалось, высокого гостя до Кейсарии, во-первых, пришел в бешенство от того, что евреи посмели на него пожаловаться, а во-вторых, с тревогой думал о том, какое письмо о своем посещении Иерусалима Цестий Галл отправит в Рим, — он видел, что жалобы населения показались губернатору небезосновательными. Конечно, Флор мог рассчитывать на заступничество Поппеи, но в данном случае все осложнялось ее известными симпатиями к евреям. Именно тогда, считает Иосиф, прокуратор пришел к выводу, что следует действовать по принципу «чем хуже, тем лучше» — с тем чтобы довести евреев до отчаяния, заставить их поднять мятеж, и тогда «он мог надеяться большим злом отвлечь их (императора и его окружение. — П. Л.) от разоблачения меньшего» (ИВ, 2:14:3).
Предлога для нового витка эскалации Флору пришлось ждать недолго. В мае, то есть спустя несколько недель после Песаха, жившие в Кейсарии греки привезли в ответ на свое ходатайство полученный подкупом указ Нерона о том, что город следует считать греческим, а следовательно, и интересы греческого населения должны в нем превалировать над интересами еврейского. В «Иудейской войне» Фейхтвангер для остроты сюжета предположил, что указ был привезен на том самом корабле, на котором Иосиф возвращался из Рима, а издан был в качестве своеобразной компенсации грекам за освобождение группы священнослужителей-коэнов, которого добился сын Маттитьягу. Так это или нет, утверждать невозможно, но два этих события действительно произошли либо одновременно, либо с разницей в одну-две недели.
Вскоре после этого указа в Кейсарии обострился давний спор между местными греками и евреями вокруг синагоги, построенной на земле, которая принадлежала одному из местных греческих фабрикантов — владельцу нескольких ремесленных мастерских. Каким образом это получилось, сегодня уже выяснить нельзя, но евреи не отрицали права фабриканта на этот земельный участок и не раз выражали готовность выкупить его за сумму, многократно превышающую его реальную стоимость. Однако грек пошел на принцип и не только не продал землю, но и начал застраивать ее новыми мастерскими, оставив к синагоге лишь крайне узкий проход.