Выручал Валечку Истрину веселый, истинно жизнерадостный девичий характер, незлобливость, находчивость, умение не копить обиды. Все здесь, в Зубалово, было словно какое-то порченое, и люди такие же, хоть кого возьми, хоть брат Надежды Сергеевны — Федор, хоть этот тупой, страшный Реденс, когда-то секретарь Дзержинского, чем он часто хвастал, хоть болтливая, хвастливая, наглая его Аня — звали ее Нюрой, хоть Васька. Одна Светланка была всем мила, но и она, бывало, сводила черные брови, точь-в-точь как гневливая бабушка Ольга Евгеньевна. Бабушка… БАБУШКА! ОНА! Она здесь правила безраздельно и утихала, лишь когда приезжал Сталин.
Валя (Валечка) — так стали звать ее все — умела все-таки угодить этим напыщенным и с придурью — умела… Первый раз Валечка увидела СТАЛИНА, Ворошилова, Кагановича и замнаркома Ягоду 10 сентября, когда они колонной черных автомобилей приехали на дачу к обеду. И как-то неожиданно, разом, вошли в столовую. Вошли. И ее, Валечку, потрясло, поразило, что все они, вожди, были маленькие, пожилые, полненькие, желтоликие и с густой проседью люди. Красивее и бодрее всех показался ей, хотя тоже низкорослый и пузатый, Ворошилов, а Сталин, кого она боготворила и представляла себе только по портретам, оказался тоже ниже среднего роста, с обильной сединой, вроде бы даже рыжий, с оспенным лицом и будто не Сталин, а кто-то похожий на Сталина, но похожий отдаленно: грузин не грузин, татарин не татарин. Щеголеватее всех казался и был страшный начальник ОГПУ — Ягода, в ловко сидевшей военной форме с четырьмя орденами. Столько же орденов было у Ворошилова — и такие же, как у Ягоды, усы, а вот Буденный, тоже маленький и сверх меры черноусый, не понравился Валечке совсем — какой-то чистильщик сапог, но с орденами.
Ягода и не посмотрел даже на новую официантку, молча разносившую блюда… Зато сидевшие рядом Ворошилов и взлызистый, угодливый Бухарин тотчас плотоядно заулыбались, бросая на Валечку присваивающие взгляды и на что-то намекающие друг другу. Старичок Калинин по-козлиному затряс бородкой, и сорные его, не поймешь цвет, глазки вдруг оживленно зажглись. Вот… Дедушка! Зато она вдруг словно всей кожей почувствовала взгляд Сталина — желтый, хищный, тигриный и яркий, когда ставила перед ним тарелку. Руки Валечки задрожали, и Сталин заметил это. Похоже, ему понравилось.
— Ти… чьто? Новая? Как зват? — оглядывая ее и клоня голову к левому плечу, поднял угластую бровь.
Понравилась. Понравилась девушка — такая славная, полная, с белыми мягкими руками точеной формы. Кто были дальние предки Валечки? Из каких крепостных? Не из тех ли, что когда-то служили рабынями властным князьям-боярам? И по-девичьи полногрудой была она. И носик вздернутый. И взгляд приятный, чернореснитчатый. Вишенка-черешенка, и на хохлушечку смахивает, и на пригожую среднерусскую, с татаринкой легкой, девку. Ох, хороша… И Сталин все это удовлетворенно ощутил, заметил.
— Валя… — тихо промолвила она, именно так, не сказала, не ответила, а промолвила.
— Валентина Истрина, — поправилась, помня суровые наставления, и добавила, пугаясь собственной смелости: — Товарищ… Сталин.
— А ти… нэ бойся нас, — ободрил он, теперь приподнимая брови и как бы шутя. — Ми… нэ страшные… Нэ кусаэмся… Вот развэ толко итот чэловэк, — указал он вилкой на Ягоду.
— Да… — тихо ответила она. — Я не боюсь.
— Ну… от и хараще, — удовлетворенно сказал Сталин. — Значит… будэм знакомы… Валя… Валэчка…
С тех пор она стала Валечкой для всех… Но — не для него. Для него — Валей.
Круглогрудая, с полными ногами хорошей формы, с полноватой, но красивой по-девичьи фигурой, со вздернутым в меру и чуть картофелиной, поросюшечным носиком, искренними, честными глазами, она являла собой тот тип девушки-женщины, какой без промаха нравится всем мужчинам, вызывая любовное и участливое, улыбчивое слежение за собой, приманчивое к себе тяготение. Есть такое не часто употребляемое слово — привлекательная, а то и неотразимая. Такие девушки-женщины носят это притяжение чуть ли не с детских ранних лет, они не расстаются с ним в зрелом возрасте, а иные носят и до старости. Она не была и не казалась простушкой — деревенской девкой, удел которой, как ни крути, сельская жизнь, но не была и типичной москвичкой-горожанкой, так часто глупой, чванной, тоскливо вздорной, набитой этой столичной спесью, коль наградил господь еще пригожестью и красотой. Валя Истрина была девушкой, выросшей в подмосковном городке, была из тех самых, какие и пополняют от века кипящую женским полом столицу свежей, здоровой, неиспорченной кровью. «Кровь с молоком» — пошлое выражение, однако ничего лучше не подошло бы из расхожих определений к этой чудо-девушке брюнетке. Может быть, таких и преподносит, как дар, вождям и героям своенравная, а все-таки милостивая Фортуна, приглядевшись, быть может, к их, вождей и героев, нелегкой участи.