Выбрать главу

Кто была мать Раду, никто точно сказать не берётся. Однако есть косвенные подтверждения, что это всё та же женщина (княжна Василика), которая родила Дракулу и его старшего брата. Это подтверждение содержится в грамоте от 7 августа 1445 года, где старший брат Дракулы, сам Дракула и Раду названы «первородными» сыновьями.

Тем не менее, слово «первородные» может трактоваться по-разному — либо все три сына рождены от первой жены, либо все три сына являются полноправными наследниками престола. К сожалению, отец Дракулы не имел привычки указывать в грамотах, от кого рождён тот или иной сын, поэтому теперь мы имеем пробелы в родословных.

С уверенностью можно сказать только одно — к 1445 году мать Дракулы уже умерла, а отец жениться на некоей женщине по имени Колцуна, которая происходила из румынского торгового города, расположенного на Дунае и называвшегося Брэила.

Судя по всему, Колцуна была гораздо менее знатной, чем мать Дракулы. Мать Дракулы — дочь молдавского князя, а Колцуна — в лучшем случае дочь боярина или даже дочь купца.

Колцуна известна главным образом тем, что из-за неё у Дракулы появился ещё один младший брат, позже прозванный Монахом.

Изначально этот брат был пострижен в монахи, но затем расстригся и стал править, однако случилось это уже после смерти Дракулы, а в 1445 году Монах был совсем маленьким ребёнком, если вообще успел родиться.

В грамоте от 7 августа 1445 года этот Монах не упоминается, но есть вероятность, что не упоминается он как раз потому, что отец НЕ считал его «первородным», т. е. наследником престола, а решил отдать Богу, т. е. в монастырь.

В этой главе надо остановиться еще на одной важной особенности, свойственной всем трем нашим героям. Как существует некая ментальная общность, основанная на генах, так и некоторые черты, свойственные родственникам, не присущи никому из посторонних и даже близких к семейству людей. Всем троим нашим героям — то ли по мотиву скрытой гомосексуальности, то ли в силу особо извращенной в точки зрения пыток фантазии — была присуща привычка к определенному виду казни. Это — посажение на кол. Вот как пишет немецкий поэт М. Бекхайм о знаменитой «пасхальной казни бояр», что учинил Дракула и о которой мы здесь уже говорили:

А Дракул повелел созвать на пир отборнейшую знать, спросил он избранных господ, кто помнит, сколько воевод Валахией владело; и каждый называл, как мог, число властителей и срок земного их удела. Так воевод немало припомнили наверняка; у юноши и старика число не совпадало; кому что в голову пришло, однако точное число — по-прежнему загадка; попробуй всех перебери! Один сказал, десятка три, другой, что два десятка. Не находя ответа, свел их число юнец к семи перед знатнейшими людьми; была их песня спета. Рек Дракул: «А по чьей вине сменилось в бедной сей стране властителей так много, как это было до сих пор? За этот гибельный позор судить вас нужно строго». Старейших и юнейших, всех без изъятья осудил; на колья Дракул посадил пятьсот мужей знатнейших.

(Цитируется по переводу В. Микушевича, опубликованному в 2007 году издательством «Энигма» в приложении к роману Б. Стокера «Дракула»).

Знаменитый дьяк Федор Курицын так пишет в своем знаменитом «Сказании о Дракуле-воеводе»: «Царь же велми разсердити себе о том и поиде воинством на него и прииде на него со многими силами. Он же, собрав елико имеаше у себе войска, и удари на турков нощию, и множество изби их. И не возможе противу великого войска малыми людьми и възвратися.

И кои с ним з бою того приидоша, и начат их сам смотрити; кои ранен спреди, тому честь велню подаваше и витязем его учиняше, коих же сзади, того на кол повеле всажати проходом, глаголя: «Ты еси не муж, но жена» (65).

Кровожадную изощрённость валашского воеводы европейцы иногда воспринимали в качестве некоей восточной экзотики, неуместной в «цивилизованной» державе. Например, когда Джон Типтофт, граф Вустер, вероятно, наслушавшись во время дипломатической службы при папском дворе об эффективных «дракулических» методах, стал сажать на кол линкольнширских мятежников в 1470 году. Впоследствии его самого казнили за (как гласил приговор) поступки, «противные законам данной страны» (66).

Тот же вид казни любил и Иван Васильевич. Брата одной из своих жен Михаила Темрюковича Грозный приказал посадить на кол; так же поступил он и с бывшим своим любимцем князем Борисом Тулуповым.

Обожал такой вид пытки и Иосиф Виссарионович. 1937–1938 годы стали апофеозом пыточного следствия. Только таким способом обеспечивалась массовая фальсификация дел.

Но и после окончания Большого террора пытки не ушли из арсенала сталинской госбезопасности. Главный прокурор ВМФ направил 3 января 1940-го письменную жалобу начальнику Особых отделов ГУГБ НКВД Бочкову и Прокурору СССР Панкратьеву о нарушениях закона в Особом отделе Черноморского флота. И, в частности, сообщал, что на вопрос о практикуемых там в ходе следствия избиениях и сажаниях на кол начальник Особого отдела флота Лебедев открыто заявил прокурору: «Бил и бить буду. Я имею на сей счет директиву Берия».

Директива действительно была, только не от Берии, а от самого Сталина! И имела тайную силу вплоть до 1953-го. В составленном для Сталина в июле 1947-го обзоре практики ведения следствия министр госбезопасности Абакумов сообщал, что в отношении не желающих сознаваться «врагов советского народа» органы МГБ в соответствии с указанием ЦК ВКП(б) от 10 января 1939 года «применяют меры физического воздействия». Согласно архивным справкам, входило сюда и посажение на кол.

До конца своих дней Сталин остался приверженцем применения пыток, включая колосажание, при дознании по политическим делам. Его жестокость в особой степени проявилась в последние месяцы жизни. Диктатор лично давал указания министру госбезопасности Игнатьеву о том, в каком направлении вести следствие и о применении к арестованным истязаний. Позднее Игнатьев описывал, как Сталин устроил ему разнос за неповоротливость и малую результативность следствия: «Работаете как официанты — в белых перчатках». Сталин внушал Игнатьеву, что чекистская работа — это «грубая мужицкая работа», а не «барская», требовал «снять белые перчатки» и приводил в пример Дзержинского, который, дескать, не гнушался «грязной работой» и у которого для физических расправ «были специальные люди», занимавшиеся и колосажанием в том числе. Позднее Хрущев, вспоминал, как в его присутствии разъяренный Сталин требовал от Игнатьева заковать врачей в кандалы, «бить и бить», «лупить нещадно».

Мы не беремся утверждать, что это стремление к данному виду изуверства как-то связано с детством героев. Оно, скорее, связано, с их общим кровным родством — непосредственно предшествующей детству связью, объединившей ужасных правителей Европы сквозь 5 веков!

Глава пятая

ПИШИТЕ ПИСЬМА

Разумеется, в такой славной семье, где сразу трое выходцев мужского пола возглавляли государства, а двое из них — крупнейшее государство на территории всей Европы со дня ее образования — по наследству могли переходить и переходили не только отрицательные черты. Переходили и таланты — особенно пригодные для жизни и буквально необходимые властителям. Немаловажным среди них был и талант литературный.

Начнем с характеристики писателя Сталина. Ибо именно в ней виден тот глобальный, метафизический, а где-то — и мистический смысл (см. часть из второй главы, посвященную захоронениям) наделения этого человека высшей властью в стране, занимающей 1/6 часть суши.

Когда Сталин пришел к власти, каждое его высказывание стало обладать особым значением. Эти высказывания повторялись большинством советских людей.

Для современного сознания, язык, стилистическое проявление речи это и есть личность — тот экран, сквозь который просвечивает логос, жесткий идеальный базовый конструкт личности. Следовательно, даже сталинская текучесть — это «жестко структурированный хаос».