В свете последних заявлений в пользу независимой Хорватии Степинац, очевидно, говорил союзникам (в лице их агента) то, что, по его мнению, они хотели от него услышать.
Апологеты Степинаца также подчеркивают то, что в 1942 и 1943 годах он произнес несколько проповедей, в которых мягко упрекал насильное обращение в католичество и расовую ненависть.
Однако Степинац ни разу публично не осудил ни истребление сербов, сопровождавшее насильственное обращение в католичество, ни роль НХГ в гитлеровском «окончательном решении» еврейского вопроса. В единственном критическом письме к Павеличу, написанном 24 февраля 1943 года, Степинац осудил Ясеновацкий лагерь как «черное пятно на репутации НХГ… и позор всей Хорватии»[217]. И все же это личное осуждение он высказал только тогда, когда обнаружил, что католические священники, так же как и сербы, евреи и цыгане, находились в числе обреченных на смерть.
Жертвами пали хорватский патер Франьо Рихар и семь словенских священников, которые были высланы немцами в НХГ, где они не смогли принять усташские лозунги.
Архиепископ Степинац написал Артуковичу, министру внутренних дел, ходатайствуя за отца Рихара, и получил в ответ следующее письмо:
Загреб, 17 ноября 1942 года.
В связи с вашим любезным запросом от 2 ноября 1942 года, в соответствии с прилагаемым извещением, довожу до вашего сведения, что Франьо Рихар по решению нашего министерства от 20 апреля 1942 года за номером 26417/1942 был осужден к насильственному заключению в концентрационный лагерь Ясеновац на срок до трех лет… поскольку, являясь пастором Горни-Штубицы, он не провел торжественную мессу в годовщину основания Независимого Хорватского Государства… а также не согласился пропеть псалм «Те Deum Laudamus», уверяя, что церковным обрядом это не предусмотрено[218].
Итак, Степинац с обращением все-таки выступил, но отец Рихар после трехмесячного пребывания в Ясеноваце был уже мертв. Как отмечает Хьюберт Батлер в своем эссе, посвященном Артуковичу, архиепископ Степинац едва ли мог спасти отца Рихара, тем более что сам призывал пропеть «Те Deum» в честь дня рождения «славного лидера Хорватии Анте Павелича». Когда епископ Мостара Алоизий Мишич, единственный из старших по сану церковнослужителей, кто осмелился бросить вызов усташам, умер в феврале 1942 года, в клерикальных газетах не напечатали ни единого слова соболезнования, ни слова сожаления лично от Степинаца.
В августе Степинац вылетел в Мостар на церемонию инаугурации местоблюстителя Мишича – усташа, страстно ненавидевшего сербов[219].
Апологеты Степинаца с трудом находят объяснения тому, почему тот оправдывал усташский режим перед своим наиболее влиятельным покровителем – папой Пием XII. Во время войны по крайней мере один кардинал, француз Эжен Тиссеран, потрудился узнать, что же происходит в НХГ, и часто упрекал усташского дипломата в Ватикане Николу Русиновича.
«Я точно знаю, что даже францисканцы из Боснии-Герцеговины проявили себя самым жутким образом, – как-то вспыльчиво заявил кардинал Тиссеран. – Отец Симич с револьвером в руке возглавлял вооруженную банду и разрушал православные церкви. Ни один цивилизованный и культурный человек не повел бы себя таким образом»[220].
За исключением этого желчного эльзасца кардиналы и сам папа предпочитали выслушивать ложь об усташском режиме из уст его главного апологета, архиепископа Степинаца, как это явствует из письма, отправленного Русиновичем в Загреб 9 мая 1942 года:
Как вы уже, должно быть, знаете, Его Преосвященство Степинац недавно вернулся из Загреба после двенадцатидневного пребывания в Риме. Он находится в прекрасной форме и воинственно настроен ко всем врагам государства! Степинац представил Святому Отцу отчет на девяти машинописных страницах. Он показывал мне его, и я могу заверить вас в том, что он поддерживает нашу точку зрения. Выступая против сербов, четников и коммунистов, он обнаруживает доводы, которые мне и не приходили в голову. Никому не будет дозволено выступать против Независимого Хорватского Государства и показывать хорватский народ в невыгодном для него свете. Это как раз та причина, которая побудила его направиться в Рим, для того, чтобы заклеймить позором ту клевету, что распространяется в отношении папского престола[221].
Во время пребывания в Риме в мае 1943 года архиепископ Степинац рассказал преемнику Русиновича графу Эрвину Лобковичу о том, что «он молчал о некоторых вещах, с которыми не совсем согласен, для того, чтобы показать Хорватию в наиболее выгодном свете. Он упомянул о наших законах, о запрете абортов, вызвавшем одобрение в Ватикане. Основывая свои аргументы на этих законах, архиепископ оправдывал отчасти меры, предпринимавшиеся против евреев, которые в нашей стране являются главными защитниками преступлений такого рода и самыми частыми преступниками»[222].
Пока папский престол поддерживал правительство НХГ, итальянские солдаты и муссолиниевские фашистские власти пытались защитить его жертвы. Итальянская армия начала со вмешательства, имевшего целью остановить истребление сербов, и продолжала вооружать четников в Боснии-Герцеговине и на юго-западе Хорватии.
К концу февраля 1942 года немецкий полномочный представитель генерал Гляйзе фон Хорстенау обратился с жалобой в Берлин о том, что четники «маршируют в каждой занятой итальянцами деревне в полном вооружении… В Герцеговине даже дошло до того, что итальянцы фактически передали четникам хорватскую военную колонну. Хорватская независимость буквально попирается ногами»[223].
А итальянский генерал Марио Роатта в своих написанных после войны мемуарах признавал:
Таким образом, несмотря на протесты Берлина и Загреба и просьбы правительства из Рима… мы продолжали играть нашу роль в сотрудничестве с четниками. Их подразделения снабжались оружием и прочим почти регулярно – пока число их не достигло 30 тысяч человек[224].
Подобно остальным итальянским генералам, в Югославии Роатта никогда не передавал евреев в НХГ, «так как их обычно отправляли в Ясеновац, из которого никто не возвращался». 7 сентября 1941 года его коллега, генерал Витторио Амброзия, дал «слово чести» защищать евреев. Отношение итальянцев к евреям неизменно вызывало неудовольствие у их союзников – немцев. Немецкий посол в НХГ, Зигфрид Каше, жаловался, что около пятисот евреев проживают в Карловаце и кое-кто из них сдает комнаты итальянским офицерам, так что хорваты не в состоянии «осуществлять меры против еврейства».
В декабре 1941 года обер-лейтенант Вейс из германского отдела военной экономики был шокирован, обнаружив следующее:
Особые отношения между итальянскими офицерами, евреями и сербами – факт абсолютно неотрицаемый. Итальянских офицеров можно часто видеть вместе с женщинами-еврейками в «Кафе Градска»… В Дубровнике сейчас находится около пятисот евреев. Большинство их прибыло из Сараева. Сюда они добирались при помощи итальянцев. 10-50 тысяч куне – это обычная цена за нелегальный переход границы с фальшивыми документами… В Мостаре ДЕЛА ОБСТОЯТ ЕЩЕ ХУЖЕ. Итальянцы просто отменяют все приказы хорватов и тем самым позволили евреям заполонить этот город…
Директор немецкой академии в Дубровнике герр Арнольд присутствовал вместе с некоторыми хорватскими официальными лицами на приеме… и был возмущен высокомерием итальянского генерала Амико… Говоря о Хорватии, тот заявил, что итальянцы находятся в ней для того, чтобы защищать бедных и гонимых – евреев и сербов – от зверств усташского террора.
Некоторые итальянцы брали взятки за помощь евреям, остальные же действовали из соображений обычной человеческой порядочности – об этом повествует Джонатан Стейнберг в очаровательной истории, рассказанной ему неким Имре Рохлитцем:
221
Парис Э. Геноцид…, стр. 177-178; Фалькони К. Молчание Пия XII (в переводе Бернарда Уолла), Лондон, 1970, стр. 314.