Кузьма сидел спиной к двери. Он услышал, как кто-то открыл ее и вошел в пещеру. Сильные руки подняли его и положили на пол. Все те же двое мужчин быстро и ловко стали прилаживать ему на грудь кусок рельса.
«Ну вот и все. Так просто».
— Вы оказались лжецом. — Голос старика прозвучал резко и неожиданно.
Кузьма повернул голову, пытаясь его рассмотреть, но так и не увидел. Вероятно, старик ушел.
Один из палачей поднял каменную плиту, а другой спустился в люк и принял ноги Кузьмы. Сошел на несколько ступеней и поставил его рядом с собой, как бревно, поджидая товарища.
«Главное — это не заговорить. Главное — молчать».
Второй палач спустился и, взяв Кузьму за плечи, наклонил на себя. Первый подхватил ноги.
— Смотри, какой молчаливый! — нервно ухмыляясь, сказал первый.
— У него язык со страху отнялся.
Они спустились к воде и, не раскачивая, бросили свою ношу в воду. В пещере раздался глухой всплеск.
— Часа через два выпустим в море, — сказал первый.
— Нужно пораньше, а то отдыхающие из санатория придут. Некоторые рано приходят. Все ныряют с ружьями. Как бы не увидели…
— Как же, откачают… У него уж, наверное, сердце со страху лопнуло. Ишь, какой хлипкий.
— У хлипких, наоборот, сердце твердое.
Скрипнул перемолотым песком каменный люк, и в пещере все смолкло.
Кузьма машинально, как ныряльщик перед броском в воду, набрал полные легкие воздуха. Последняя мысль его была… Вернее, не было никакой мысли. Было ощущение такой яростной тоски, что он закусил губы, чтобы не вскрикнуть или не застонать…
Очутившись в воде, он внезапно почувствовал, что его схватило что-то живое, крепкое и поволокло. Испугаться или удивиться не было времени. Он почувствовал, что его затягивают в какой-то проход. Мелькнул свет. Рядом со своим лицом он увидел лицо и развевающиеся волосы Рудакова. Кузьма догадался, как бешено работает Игорь ногами, но помочь ему ничем не мог. В ушах стучало, перед глазами плыли желтые круги, а проход все еще не кончался. Кузьма закрыл глаза от напряжения. Очень хотелось вздохнуть. Мышцы живота начали судорожно сокращаться. Кузьма стал проваливаться в душное, оранжевое небытие, как вдруг почувствовал, что лицо его вышло из воды и Рудаков шлепает его ладонью пр щекам. Кузьма сделал несколько резких коротких вдохов, от которых заломило грудь, и открыл глаза.
…Придерживая одной рукой товарища, Рудаков разрезал на нем веревки. Рельс упал на дно. Кузьма зашевелил затекшими руками и стал помогать Рудакову держаться на воде. На берег он вышел уже сам. Перед ним стоял Рудаков и сдирал с себя маску. Его рот кривился, а по лицу текли не то капли воды, не то слезы. Молча вышли на сухие камни. Игорь взглянул на Кузьму и никак не мог понять, что же изменилось в его лице. Рудаков не сказал ни слова об этом. Он ожесточенно высморкался и, вернувшись к воде, умылся.
— Все, — сказал он, присаживаясь рядом с Кузьмой. — Что теперь?
Музыкантов сидел все в той же позе, не поднимая головы.
— Я пойду звонить, — сказал Кузьма и поднялся.
— Я уже предупредил Меньшикова.
— Все равно надо позвонить.
— Дойдешь?
— Дойду.
— Я с тобой.
— Нет, сиди здесь. Всякое может быть… Я скоро вернусь.
— До станции ближе всего, — сказал Рудаков, — а возвращайся на шлюпке. Так быстрее. Только оденься в сухое, не то простудишься.
Кузьма невесело усмехнулся и, тяжело ступая, побрел по песку.
Вернулся он скоро, на шлюпке, в сухой и теплой одежде. Уже совсем рассвело, и по морю, ближе к горизонту, забегали розовые блики встающего солнца. Из-за мыса на малых оборотах бесшумно выскользнул пограничный катер. С него прокричали в мегафон:
— Стойте со шлюпкой у лаза, катер туда не подойдет. Мы будем рядом, насколько позволяет глубина. В случае чего, поможем… У нас есть аквалангисты… Они будут наготове…
— Ты можешь идти домой, — сказал Кузьма Музыкантову. — За тобой скоро придут. Не вздумай скрываться. Тебя все равно найдут, но этим ты только ухудшишь свое положение. Иди!
Кузьма подгреб к берегу, сколько позволяли камни, и принял на борт Рудакова.
— Мы останемся здесь. Сейчас их всех будут брать. Возможно, что Ефим попытается уйти морем. У него ведь акваланг. Садись на весла и держи ближе к дыре, а я так посижу. Согреюсь.