– «Компания», – ответила она.
– Ох, Нони, все это мистеру Бартлетту неинтересно, – вмешалась Роза.
– Нет-нет, продолжайте, – возразил тот.
– Так вот, когда корабль вошел в гавань Нью-Йорка и Мейм увидела статую Свободы, она подумала, что это гигантская фигура Девы Марии, матери Иисуса, которая держит факел, показывая ей путь в Америку, к ее собственной маме. Я все правильно говорю, Мейм? – снова обратилась я к подруге.
– Да, – ответила она. – Видите ли, мистер Бартлетт, я была очень юной, мне было очень одиноко, потому что с матерью и сестрой я общалась только в письмах. И вдруг я увидела самую большую статую Пресвятой Богородицы в своей жизни, и она словно говорила мне: «Все будет хорошо».
– Расскажи ему про путешествие на поезде, Мейм, – подсказала я ей.
– Наша соседка в графстве Каван, Мэри Кларк, которая присматривала за мной на корабле, потом отправилась вместе со мной в Чикаго. В том поезде было очень много людей, и все делились между собой едой: немецкими колбасками, польскими варениками, моцареллой с итальянским хлебом. Я такого никогда даже не пробовала. Пока я ела, то смотрела в окно. Как много тут деревьев! В Ирландии деревья есть только у самых богатых, а в Америке они растут повсюду, и в их тени может укрыться любой желающий. Когда мы приехали на вокзал «Юнион Стейшн», ко мне сразу бросились мама и Роза и начали крепко обнимать меня. Вот я и написала, что Америка была для меня великодушной матерью, которая делится любовью со всем миром, которая принимает в свою семью, устраивает пикник в тени деревьев, угощает всякой едой из разных стран и говорит при этом: «Кушай. Здесь ты дома». Поэтому я патриот этой страны.
– И она получила за это первый приз, – подытожила я.
– Это интересно, – сказал мистер Бартлетт, а затем обратился ко мне: – А вы, мисс Келли, тоже пишете?
Я покачала головой, но тут вмешалась Роза:
– Нора у нас художница. Она может нарисовать кого угодно и что угодно. Видите это платье, которое сейчас на ней? Эту модель она нарисовала сама.
– А Роза сделала выкройки и сшила его для меня, – подхватила я. – Знаете, очень непросто правильно сшить узкую длинную юбку с перехватом ниже колен, а она…
– Довольно, девочки, – прервала мисс Аллен. – Прошу меня извинить, мистер Бартлетт. Я не хотела занимать ваше время такими глупостями. Я просто не могу держать таких легкомысленных болтушек в команде своих телефонисток. Они плохо влияют на остальных. А вот эта, – она указала пальцем на меня, – постоянно говорит с девушками о том, что женщины должны иметь право голоса на выборах, и вообще несет всякий социалистический вздор.
– М-да, эти трое – действительно проблема, – сказал мистер Бартлетт. – Мне понятны ваши трудности, и я согласен с вами: эти девушки не годятся, чтобы принимать заказы клиентов. Не могли бы вы подождать за дверью кабинета? – обратился он к нам.
Я услышала, как мисс Аллен облегченно вздохнула, и сказала:
– Спасибо, сэр, спасибо. Двухнедельная зарплата вместо подъемных при увольнении нас устроит.
И мы покинули кабинет.
– Интересно, с чего это он заставляет нас ждать? – поинтересовалась я. – Уволил бы сразу, да и дело с концом.
Но через несколько минут мистер Бартлетт позвал нас обратно. Мисс Аллен молча опустилась на свой стул.
– Мы с мисс Аллен сошлись на том, что этот отдел – несоответствующее место для вас троих, – тем временем начал мистер Бартлетт. – Однако компания «Монтгомери Уорд» не должна терять таких талантливых молодых сотрудниц. Мисс Маккейб, мне нужен человек с литературными способностями, чтобы отвечать на вопросы и предложения, которые присылают мне наши клиенты. Как думаете, вы могли бы справиться с такой корреспонденцией?
Я не сразу поняла, о чем он говорит. Но потом у меня автоматически вырвалось:
– У Мейм замечательный почерк.
– Мы в «Монтгомери Уорд», мисс Келли, только что закупили пишущие машинки, – сказал он. – Нам кажется, что женщины, с их более изящными пальцами и способностью приспосабливаться к монотонной работе, как нельзя лучше подойдут для того, чтобы печатать на них. Мисс Маккейб, вы не возражаете против того, чтобы принять участие в таком эксперименте?