Я слушаю, и удивляюсь: "-Э, нет, - думаю, - не подвела меня интуиция! Не случайно этот человек вдруг появился из прошлого - вот и Захар заметил, что что-то здесь не так!..." - а Захар продолжает рассказ:
- Я думаю: напиться надо, однахо - чтобы лишнее не сказать. Напился водки с пивом, и уснул. Потом плохо было, совсем плохо. Потом опять уснул. Потом он будит меня: "-Где твоя деревня? Скоро будет?" - я смотрю в окно, и вижу: он куда-то на зимник свернул, там только лесовоз ездит. Говорю: "-Обратно надо ехать, однах-то!" Поехали обратно. В Алагуй приехали - темно уже. Я говорю: "-Жди! Сейчас к матери пойду!" Пошёл к матери - она видит, что я пьяный много совсем - повела в баню, на замок закрыла. Я стал спать. Про этого думаю: сам виноват! Зачем много водкой поил? Зачем пивом поил? Зачем всё про тебя спрашивал? Хитрый он, нехороший! Пусть, думаю, в машине мёрзнет - а я в тёплой бане спать буду...
Захар смотрит на меня своими хитрющими азиатскими глазами, продолжает:
- Ты с ним не дружи - он подлый! С Кулехом дружи - хороший человек! С майором Васильевым дружи - тож, хороший человек, однах-то! А с тем - не дружи, не надо! - а потом вдруг, в своей вечной манере, огорошивает меня просьбой:
- Книги дай! - я ошалело смотрю на него, а он продолжает: - Которые написал, книги дай, однахо! Ты ж писатель! Я в деревне всем говорю: у писателя жил, камердинером - это слово Захар выговаривает медленно, с удовольствием - работал, а они не верят, дураки деревенские! Дай книги!
- Захар, - совсем теряюсь я, - я же не писатель - я журналист. Да и нет у меня книг, не издал ещё ни одной... Ну, что я тебе дам? Разве что, статьи свои в газетах - да на принтере рассказы распечатаю...
- Давай, однах-то! - радуется Захар, - Распечатай! Рассказы и статьи! И напиши на них ручкой, что Захару, камердинеру - опять смакует слово - от тебя... - я подписываю, как он просит, а он, тем временем, продолжает: - И про Эрастпетровича с Масой дай! Пусть читают в деревне, какой я тут Маса немножко бурятский был! - и улыбается.
Отдал я ему всего своего Акунина - и "Азазель", и "Левиафана", и "Коронацию", и всё остальное. Эх, знал бы писатель Чхартишвили, как мы с камердинером его творчество в сельские ширнармассы несём!... А Захар, тем временем, начинает свой рюкзак распаковывать:
- Подарки тебе привёз! Мясо! - и выкладывает на стол огромные куски баранины, - Мать моя послала! А это - от меня! - и тут же на столе появляется старый распаяный самовар, рога косули и небольшая иконка, - Вот! Богородица-икона, однах-то! Самовар - совсем старый, однахо, сломаный - как ты любишь! Рога - сам козу стрелял, в запрошлом году! Хотел ещё колову лошади привезти - череп, на счастье! Потом подумал: можт, не нада тебе? Не повёз. Если нада - привезу, однах-то... А это - собахе! Жуля! Жуля! На! - и высыпает перед вбежавшей в гостиную Жулихой целую гору сырых костей, - Спецальна ей собирал, морозил! Ешь, собаха!...
Захар уехал в тот же день. С той поры он, время от времени, приезжает в Иркутск из своего Алагуя, в который приглашает нас с Машей, да мы никак собраться не можем. Приезжает - и привозит мясо, какое-нибудь старое стремя или упряжь: - Совсем старое, сломаное! Как ты любишь! - и, непременно, мешок сырых костей для Жулихи. И каждый раз спрашивает:
- Книгу уже написал?
Книгу я уже написал, и не одну. И нынче весной одна из них, наконец, выйдет. И я точно знаю, кому я обязательно по почте или с оказией отошлю самый первый экземпляр. Если сам адресат не нарисуется раньше - с мешком костей для Жулихи...
Крушение Веры, или Любовь Буржуя
Был у меня когда-то друг; был - потому, что лет десять, как уехал из родного города куда-то на Дальний Восток - не то, во Владивосток, не то в Хабаровск. А уехал по той только причине, что почувствовал, что Иркутск стал для него тесен, что здесь он достиг уже всего, чего возможно достичь, а дальше бизнес развиваться в тесных рамках города уже не сможет. Вот и уехал... Иногда мы переписываемся с ним через "ОдноКвасЬников", даже созваниваемся - но, крайне редко: слишком занятой он человек... Правда, постоянно зовёт к себе, обещает место пресс-секретаря или начальника отдела развития. Но я, почему-то, не еду.
В 1992 году Антону было двадцать шесть, он только что закончил Университет. Но к этому времени, он уже был владельцем собственного небольшого издательства, цеха по производству пиломатериалов и нескольких коммерческих киосков, торговавших водкой-сигаретами-шоколадками и прочими товарами повышенного спроса. Кажется, это он открыл в городе первый магазин сэконд-хэнда - и, кажется, он же первый завёз в город столь популярные у Настоящих Мужчин зажигалки "Zippo" и карманные фляжки под вискарь. В те же годы он носился ещё и с идеей наладить в городе линию по производству шампуня: