— Ты видела? — переспросил Пилат.
— Так же ясно, как сейчас вижу тебя, друг мой.
— Значит, это был сон, видение или тебе померещился призрак! И ты пришла поделиться со мной?
— Не знаю, что это было, — медленно проговорила Клавдия, — но, без сомнения, это нечто неслыханное, странное, невероятное. Оно совсем не походило на сновидения, вылетающие из дворца Ночи через ворота из рога или слоновой кости… Нет, сновидения являются во сне, а я уверена, что не спала.
— Ну что ж! — с улыбкой отозвался Пилат, решив, что супруга пришла к нему под влиянием воображаемых страхов. — Спала ты или бодрствовала, не важно. Что же ты все-таки видела?
— Одно из существ, похожих на те, кому поклоняются иудеи в своем святилище. Они называют их ангелами.
— И этот ангел заговорил с тобой?
— Нет… Занавеси моей кровати были спущены. Я лежала с закрытыми глазами, пытаясь заснуть, но вдруг сквозь веки и ткань полога увидела яркий свет… Один из тех самых ангелов спустился в спальню, приблизился к ложу и отвел завесу около моей головы. В тот же миг стена, выходящая к Масличной горе, стала прозрачна, как пар, и взгляд мой охватил дорогу от пустыни до гробницы Авессалома. Но страннее всего, что, несмотря на даль и темноту, я смогла разглядеть все: от травинок, подрагивающих под ветром на берегу Кедрона, до пальм Виффагии, клонящихся под крылом ветра!
— Но, Клавдия, наверное, ты видела не только это, ведь подобное зрелище не смогло бы тебя испугать?
— Не торопи же меня, Пилат, имей жалость… Разве ты не видишь, как у меня бьется сердце, как дрожит голос? Знаешь, я чуть не умерла от страха, когда на миг мне показалось, что у меня не хватит сил добраться до твоей двери.
Пилат легонько прижал Клавдию к груди и поцеловал в лоб.
— Продолжай, — попросил он.
— Так вот, ангел указал мне на толпу воинов, что двигалась по дороге из Гефсимании в Иерусалим. Меж ними шел связанный человек. Его тянули на веревках и немилосердно избивали палками. Но над его головой, не видимые никому, кроме меня, на золотом облаке парили ангелы, похожие на того, кто стоял у моего ложа с челом, осененным кольцом огня, сложив свои большие белые крылья. Он указывал мне на человека, которого с такой жестокостью тянули и толкали.
— А ты смогла узнать того человека?
— О да! — прошептала Клавдия. — Это Иисус Назорей, тот самый, кого они в прошлое воскресенье с триумфом водили по здешним улицам. Ты еще сказал тогда о нем: "Забавный триумфатор, покоряющий города сидя верхом на осле!"
— Ах, ты уверена, что это именно тот человек?
— Да! Конечно! Я прекрасно знаю его. Видишь ли, я тебе не говорила, но не раз, закутавшись в покрывало, — надеюсь, ты простишь мне эту слабость, — я спускалась из крепости в храм, чтобы послушать его проповеди.
— Хорошо, хорошо, — смеясь, произнес Пилат. — Пока он ограничивается поношением книжников, фарисеев, саддукеев, ессеев и всех иных бессмысленных сект, меня это совершенно не касается. Пусть только не призывает к непослушанию законам августейшего императора Тиберия.
— О нет! — горячо запротестовала Клавдия. — Никогда он не проронил и слова против императора! А недавно, напротив, советовал исправно платить ему дань… Но подожди же, подожди, Пилат. Это еще не все. Вот этого-то мягкосердечного предсказателя, безобидного чудака из Назарета они скрутили, бьют палками, колют мечами. А когда проходили по мосту через Кедрон — ты помнишь, он без поручней, — они столкнули его, и он упал на едва прикрытые водой камни пенистого порога. Он разбил бы голову, но связанные руки чудом освободились от сплетенных из ивы пут и уберегли его. И вот, вместо того чтобы жаловаться или проклинать, подобно любому из нас, он прошептал слова, которые я, несмотря на отдаленность, расслышала: "О Отец мой, я теперь понимаю, почему эти люди столкнули меня. Ведь сказано в псалме сто девятом: "Из потока на пути будет пить, и потому вознесет главу"". Он наклонился к воде и стал пить, а ангелы над ним запели: "Слава Иисусу на земле, слава Господу на небесах!"
Пилат улыбнулся.
— Я знал, что у драгоценной моей Клавдии и наяву богатое воображение, — заметил он. — Однако для меня новость, что во сне твои видения становятся еще более роскошными, нежели во время бодрствования.
— Но ведь я говорю тебе, клянусь тебе, Пилат, что видела и слышала так же хорошо, как вижу и слышу сейчас!
— И это все, что ты хотела мне рассказать?
— Нет, еще не все… Послушай. Не обеспокоившись, способен ли он идти после такого падения, стражники поволокли его на веревках дальше, но вынуждены были повернуть назад, поскольку несчастный не мог сам выбраться из потока на стороне предместья Офел: там берег обнесен отвесной каменной стеной, которую недавно построили, чтобы земля не осыпалась в воду. Поэтому его протащили к противоположному берегу, где он выбрался из воды и вновь вступил на мост… О Пилат, как жалко было глядеть на него — в прилипшей к телу красной одежде, пропитанной водой и кровью! Он едва держался на ногах, так и не оправившись от падения. Перейдя, наконец, мост, он упал снова. Но тут его, хлеща плетьми, подняли на ноги за веревки. Тогда, чтобы ему было легче идти, один из стражей подоткнул на нем полы одежды, продернув их под пояс. И когда Иисус пошел дальше, обдирая нагие икры о камни и колючки, все кричали ему: "Ну как, Назорей, не подойдет ли к этому путешествию стих из Малахии: "Я посылаю ангела моего, и он приготовит путь пред тобою!"" И еще они спрашивали: "Эй, Иисус, помнишь, Иоанн Креститель говорил, что явился в мир приготовить тебе дорогу? Что, хорошо он справился с этим делом?" Но праведник ничего на это не ответил, а лишь тихо прошептал: "Господи, прости им, ибо не ведают, что творят!"