— Да, да! — закричали из толпы. — Он галилеянин, а в Писании сказано, что никакого пророка не будет из Галилеи. Смерть лжепророку! Смерть галилеянину!
Пилат обернулся к Иисусу и переспросил:
— Ты и вправду галилеянин, как говорят эти люди?
— Я родился в Вифлееме, но мои отец и мать из Назарета, что в Галилее.
— В этом случае, — удовлетворенно проговорил римский наместник, устремляясь по нежданно открывшемуся для него пути, — ты подлежишь не моему суду, поскольку я прокуратор кесаря в Иерусалиме, но власти Ирода, тетрарха Галилеи.
И он обратился к народу:
— Коль скоро этот человек — галилеянин, он подсуден Ироду, а не мне. Вследствие этого я отправляю его к Ироду, который как раз сейчас находится в Иерусалиме по случаю праздника.
А затем приказал стражникам:
— Ведите этого человека к Ироду и передайте тетрарху, что я, прокуратор Иудеи, отсылаю его к нему, не сочтя себя вправе судить одного из его подданных.
Стражники окружили Иисуса, и тот с привычным смирением и покорностью сошел с лестницы претория.
Тем временем Пилат, услышав, как кольца занавески скрипят по карнизу, обернулся.
На пороге двери, ведшей во внутренние покои, стояла жена.
— Ну что, Клавдия, — спросил он, весьма счастливый тем, что представилась возможность освободиться от этого дела. — Ты довольна?
— Это лучше, чем приговорить его, — вздохнула Клавдия. — Но меньше, чем оправдать…
А тем временем Иисуса вели, вернее, тащили ко дворцу Ирода.
Если бы идти по прямой, дорога заняла бы не более десяти минут. Достаточно было пересечь Большую площадь, пройти по одной из улиц и, оставив справа тюрьму и дворец Правосудия, а слева — ту самую постройку, что после рассказанной Христом притчи о богаче и Лазаре стала известна как дом злосчастного богача, и войти во дворец через дверцу в решетке, напротив горы Акра, всего в сотне шагов от указанного дома. Но в этом случае пытка была бы слишком непродолжительной, мучения праведника не насытили бы всеобщей ненависти. И процессия направилась в Предместье, проследовав перед величественным сооружением, связанным с именем Александра Янная, иудейского царя и первосвященника. Затем Иисуса повлекли в Новый город и протащили от горы Везефа до места, что напротив Женских башен. Только потом, описав столь длинную дорогу, толпа возвратилась в Предместье мимо мавзолея первосвященника и царя Иоанна Гиркана, дошла до Нижнего города и наконец приблизилась к решетке дворца, что, как мы сказали, находится напротив горы Акра.
Дворец Иродов было еще одним из обычных для античности гигантских городских сооружений. Выстроенный целиком из мрамора разных цветов по велению Ирода Великого из Аскалона — того самого, что отравил жену Мариамну, убил двух своих сыновей и устроил избиение младенцев, дворец слыл неприступным как из-за стены в тридцать локтей, окружавшей его, так и благодаря соседству трех башен — Гиппики, Мариамны и Фасаила, — почитавшихся самыми высокими в мире. Что касается внутренних покоев, то они были настолько обширны, что одна только пиршественная зала могла вместить сотню сотрапезников, каждый из которых возлежал бы на ложе не хуже тех, какими пользовались в Риме.
Ирод Антипа, тетрарх Галилеи, никогда не видел Иисуса, но был весьма не прочь познакомиться с ним. А потому, узнав, что того ведут к нему по приказу Понтия Пилата, он приготовился к встрече и спустился в покои, где обычно принимал горожан.
Они уже прибыли.
Неподвижный и, может быть, впервые посуровевший взгляд Христа вперился в тетрарха: Иисус не мог забыть, что перед ним — убийца Иоанна Крестителя.
Это придало облику пленника столько грозного величия, что сам Ирод на мгновение онемел, застыв в недоумении.
— Ну-ну! — наконец промолвил он не без иронии. — Так вот каков великий пророк!.. Да, ты не вовсе мне неизвестен: слух о твоих подвигах дошел до меня. Клянусь здоровьем кесаря, я был в ссоре с Пилатом, но то, что он прислал тебя ко мне, — добрая услуга, и она примиряет меня с ним! Теперь увидим, на что ты способен. До сих пор я сомневался, однако же Господь, вероятно, хочет, чтобы меня убедили, и посылает тебя ко мне, дабы ты на моих глазах совершил такие чудеса, что уж не оставят в сомнении самые недоверчивые умы… Так принимайся за дело. Ну же, Иисус! Я готов посмотреть на твое искусство. Я жду!
Но Христос не соблаговолил ответить. Он все еще не сводил неподвижного взгляда с Ирода, хотя выражение глаз изменилось: из сурового и, мы бы даже сказали, почти угрожающего, каким было сначала, оно стало теперь величественным и спокойным.