Там, пав ниц на землю, он возблагодарил Господа за то, что тот дал ему силы превозмочь земные нужды, голод и жажду, попрать все телесное. И на исходе сороковой ночи пред его очами, словно выйдя из-под земли или упав с небес, предстал некто, по своим очертаниям похожий на человеческое существо, но на пол-локтя выше обычных людей.
Это странное создание, столь неожиданно возникшее там, было исполнено скорбной, горделивой и мрачной красоты, что гораздо позже откроется Данте и Мильтону. Глаза, казалось, метали искры; ветер пустыни, развевавший длинные черные волосы, открывал лоб, рассеченный глубоким шрамом. Надменно сжатые губы пытались улыбнуться, но в улыбке сквозила затаенная тоска. Голову осенял голубоватый ореол из языков бледного пламени, подобного тому, что видишь над бездной, а когда его нога касалась земли, такое же пламя, похожее на подземную молнию, выбивалось из каменной тверди.
Это был тот, кого в священных текстах зовут, без сомнения не решаясь назвать подлинным именем, — крадущимся аки тать в нощи.
Он встал перед распростертым на земле Христом и, скрестив на широкой груди бронзовые руки, стал ждать, пока сын Марии закончит молитву и поднимет чело.
Через краткое время Иисус привстал на колено и без всякого удивления взглянул на страшного незнакомца, словно давно ждал его прихода.
— Сын человеческий, — глухо и мрачно проговорил возникший из тьмы, — ты знаешь меня?
— Да, — отвечал Иисус со столь спокойной меланхоличностью, что сам звук его речи, как бы оспаривал страстность нежданного собеседника. — Да, я знаю, кто ты… Некогда ты был возлюбленным чадом Отца нашего, самым прекрасным из архангелов, сотворенных им. Ты нес свет перед его лицом, когда он обращался по утрам навстречу восходу, и походил на огненный василек, взращенный на лугах эмпиреев среди других небесных цветов. Гордыня погубила тебя: ты счел себя равным Господу, восстал против Небесного Отца, и по его повелению огненный смерч низринул тебя с райских высот в пропасти земные.
— И здесь я царь! — сказал архангел, вскинув голову и тряхнув пламенеющими волосами.
— Да, знаю, — подтвердил Иисус. — Царь мира и отец нечестивых!
— Да, отец нечестивых! — высокомерно подхватил архангел. — По праву это мой самый достойный титул! Все в природе смиренно признавало власть Иеговы. Звезды молчаливо повиновались его предначертаниям. Даже море усмиряло свое бунтарство, не выходя из указанных им границ. Высочайшие горы трепетали, когда он, меча громы и молнии, проносился над ними* Укрощенные стихии рабски следовали его воле. Все живое — от клеща до Левиафана, все невидимые силы ангельские — от престолов до властей — склонялись перед его ликом. Все уничижалось, никло, умолкало перед ним… Лишь я среди всеобщего унижения и полного безмолвия восстал с колен и сказал голосом, вознёсшимся к вершинам прошлых веков и спустившимся до бездн веков грядущих: "Я не буду служить!" — "Ego dixi: "Non serviam!""
— Да, — с грустью заметил Христос, — ты сказал именно так, потому-то Отец мой и послал меня против тебя.
— Измерил ли ты мое могущество, — продолжал архангел, — прежде чем согласиться на противоборство? Известно ли тебе, что говорят обо мне поклоняющиеся имени моему? Они говорят: "Ничто не устоит при виде его, и все, что есть под небом, принадлежит ему! Его не смутит сила слов, не поколеблют трогающие душу моления. Тело его похоже на литые из меди щиты и покрыто так плотно прилегающей чешуей, что ни одно дуновение не просочится сквозь нее. Выя его сильна, глад и мор предшествуют ему. А молнии бьют в его тело, не вызывая даже дрожи в членах. Когда он поднимается к горным высям, ангелы испытывают ужас и потом очищаются от скверны… Солнечные лучи ложатся к его ногам, и он ступает по золоту как по грязи. Он может вскипятить океан, как воду в котле, и вызывать волны, словно пену в кипящем чане. Свет брызжет от следов его, и бездна за его спиной дымится и пенится. Нет силы, сравнимой с его мощью, поскольку он создан не ведающим страха и стал царем всех детей гордыни!"
— А знаешь ли ты, — очень просто спросил Иисус, — о чем молят моего Отца те, кто боится тебя? — "Господи, избави нас от лукавого!" И голос одного только человека, взывающего о милости Всевышнего, разносится дальше и, что важнее, возносится выше, чем хор святотатцев, преисполняющий тебя тщеславием.
— Если Господь, о котором ты толкуешь, столь могуществен, — отвечал архангел, — почему же он удовлетворился небесами и позволил мне царить на земле?
— Потому что дух зла проник в рай вместе со змием, а Ева рукоположила его на царство.