Нужен баланс частного и общего, который только и позволяет разрабатывать политическую теорию развития. Надеюсь, что мне удастся этот баланс соблюсти.
ЧАСТЬ III. ОТ ЯДРА ТЕКСТА — К ЕГО ПЕРИФЕРИИ
Глава I. О том, чем периферия Текста отличается от его ядра
Как это с очевидностью следует из всего вышеизложенного, высказывания Путина и Медведева о развитии представляют собой не просто одно из слагаемых массива разнородных высказываний, прямо или косвенно касающихся развития и потому представляющих для нас интерес. Организуя этот массив высказываний определенным образом, превращая его в Текст и изучая в качестве такового, мы убеждаемся, что высказывания Путина и Медведева о развитии являются ядром, и именно ядром этого Текста.
Ядро является системообразующим началом в любой системе. Поскольку Текст — это система, то его ядро выполняет по отношению к Тексту как целому наиважнейшую системообразующую функцию. Но и другие слагаемые текста ничуть не менее важны. Нельзя подменять исследование системы исследованием ее ядра. Ведь периферия системы отвечает за слишком многое. И за функционирование системы как целого. И за связи системы с внешней по отношению к ней средой. И за прямые и косвенные воздействия на ядро системы. То есть за связь между функционированием системы и ее развитием. Это справедливо для любой системы, в том числе и для нашего совокупного Текста.
Внутри периферии всегда есть несколько уровней (оболочек, напластований). Тот уровень, к рассмотрению которого я сейчас перехожу, касается проблемы отношений между вождями и партией. Этот уровень всегда является наиважнейшим. Нет вождей без партии, как нет партии без вождей.
Требовательный читатель сразу же начнет иронически комментировать качество тех сущностей, отношения между которыми я собираюсь рассматривать. Этому читателю я предлагаю задуматься над смыслом классических гегелевских размышлений о соотношении действительного и разумного. Сущности, отношения между которыми я собираюсь рассматривать, действительны, как и отношения между ними. Интересует ли читателя действительность, сформировавшаяся в 2000 году и воспроизводящаяся на протяжении десятилетия? Считает ли он, что внутри этой действительности нет НИЧЕГО, требущего фундаментального осмысления? Обратите внимание, я не сказал «ничего благого». Я сказал именно НИЧЕГО.
В этом случае читатель должен оппонировать не только мне, но и тем высказываниям Гегеля, к которым я его адресую. Приняв при этом во внимание и глобальный контекст. То есть пристально всмотревшись в лица представителей политической элиты, выдвинутых на эту роль другими нациями и человечеством в целом. Если же и после этого дух иронического комментирования не покинет моего требовательного читателя и не превратится в какой-либо иной дух, например, тоскливого ужаса перед лицом неминуемой мировой катастрофы, порожденной в том числе и пресловутой смертью политики… Если мой требовательный читатель, внимательно отсканировав — ну, хотя бы с помощью физиономистики — ментал Буша и Обамы, будет (как я считаю, в вопиющем несоответствии с горькой правдой общемировой жизни) настаивать на том, что российское «действительное» — из ряда вон… Что оно качественно отличается от общемирового в худшую, и именно в худшую, сторону… Что в силу этого оно не подходит под определение Гегеля… Что ж, в этом случае я должен адресовать читателя уже не к Георгу Вильгельму Фридриху Гегелю, а к Иосифу Виссарионовичу Сталину. К его знаменитому высказыванию о том, что «у меня для вас других писателей нэт».
У меня «нэт» для читателя в 2009 году, когда я пишу эту книгу, других вождей и другой правящей партии. Если же они и появятся — вскоре или в отдаленной исторической перспективе, неважно, — то это ничего не отменит и не изменит в ходе моих логоаналитических выкладок, содержащихся в этой книге.
Предположим, что возникнут другие вожди и правящая партия. Я не утверждаю, что так будет. Я просто повторяю за Байроном, сказавшим в «Дон Жуане»: «I only say; suppose this supposition» («Я говорю лишь — предположим это»).
Предположим также, что новые вожди и правящая партия будут лучше, а не хуже. И что это будет качественное изменение, легитимирующее иронию требовательного читателя» которой я сейчас оппонирую.
А класс, выдвинувший вождей и партию, тоже изменятся? И тоже к лучшему? А за счет чего? История знает две технологии подобных изменений. Одну можно назвать «1937 год», а другую — «1917 год». Я адресую не к прямым повторам, а к двум технологиям («революция сверху» и «революция снизу»).