В том, что ЭТА атака на хилиазм (в ее исполнении Пиамой Павловной) призвана на самом деле обеспечить тотальный и глубоко антихристианский триумф гностицизма.
Ради этого триумфа все позволено. Даже противоестественные гибриды из хилиазма и гностицизма организовывать и доверчивой публике подсовывать.
Не желая уподобляться инквизиторам и любителям наделять своих противников всеми возможными недостатками, должен сказать, что существует соседняя, более мягкая трактовка идеологических начинаний, подобных тому, которое я рассмотрел выше (Августин и греки против хилиазма и его адептов). Такая трактовка адресует к фундаментальному конфликту между реалистами и романтиками. Пока революционер низвергает строй и существующий порядок вещей, он является романтиком. Когда он завоевывает власть и устанавливает новый порядок вещей, он становится реалистом.
К сожалению, подобная трактовка в нашем случае не проходит. И очень важно понять, почему. Не проходит же она потому, что нельзя — В ПРИНЦИПЕ НЕВОЗМОЖНО — установить сколько-нибудь нормальный порядок вещей, опираясь на прорву. В этой невозможности — вся трагедия нынешней российской ситуации. А в чем-то уже и общемировой.
Всем, кто в нынешней ситуации (фундаментально отличающейся в силу вышеназванного от классических постреволюционных, известных человечеству) затевает разного рода войны против беспокойства, апеллируя к недопустимости оного и ратуя за реализм, хочется сказать: «Родненькие! Вы оглянитесь по сторонам! Вы голову под крыло не прячьте! Самого поверхностного взгляда на происходящее достаточно, чтобы стало очевидно до боли: речь идет не о защите добродетельного постреволюционного реализма от губительного революционного хилиастического неистовства! Речь идет о защите ПРОРВЫ! Вы ее, прорву эту самую, защищаете, лелеете, обеспечиваете, сопровождаете и так далее. Вы ей служите, ее от всего на свете оберегаете. От истории, суда, исправления, обсуждения даже. Вы жульнически прячете в рукав свой главный — политический и метафизический — козырь. И играете краплеными картами. Вы все те же игроки из Гоголя. Перестроившиеся в который раз перестройщики».
Вопиющую справедливость этой моей констатации доказывают рассмотренные выше постсоветские «ахи-охи» вокруг Виктора Сергеевича Розова. Фарисейские причитания по поводу странной невостребованности его творчества в нынешней жизни, согласитесь, говорят о многом. Розов боролся с прорвой. Неважно, с какой именно. С тогдашней, формирующейся. Но он ведь с ней боролся! И не хотел, чтобы она победила. А она-то и победила. В пресловутые «лихие 90-е» она в полной мере продемонстрировала свой «дионисийский норов». То, что произошло после, можно в лучшем случае назвать введением прорвы в некие, весьма условные берега. То есть частичной «аполлонизацией» прорвы.
Номенклатурные черты этой «аполлонизации» (оргии в Куршевеле плюс «вертикаль власти») получают в нашем обществе самые разные оценки. Для кого-то это чуть ли не возрождение России. А для кого-то — «созревание фашистских тенденций внутри чудовищного чекизма». Проводимое мною исследование показывает, что обе эти оценки не схватывают существа дела. Суть же дела — в неотменяемости самой прорвы при вариативности в том, что касается значимости различных ее ипостасей. «Олигархическая прорва a la Дионис»… «Номенклатурная прорва a la Аполлон»… Но в любом случае — прорва. Эта прорва сформировалась — что крайне важно признать — ВНУТРИ зрелого, так сказать, советского общества. В ходе той борьбы с Красным проектом, которая разворачивалась параллельно с фальшивыми восклицаниями о верности коммунизму, марксизму-ленинизму и всему остальному.
Виктор Сергеевич Розов это в пьесе своей как раз и показывал. В дальнейшем прорва осуществила «перестройку»… разгулялась вовсю в ходе демократических реформ Ельцина и… столкнулась с необходимостью ввести самое себя (самое себя! — этого не хотят понять апологеты постъельцинского периода) в некие очень условные берега. Но «прорвократию» при этом никто не отменил. Ее холят и лелеют! Слегка поругивают и очень сильно похваливают. Ей придают новые черты, взращивая ее при этом — подчеркиваю, — не отменяя, а ВЗРАЩИВАЯ.
И что такое сабля, за которую герой Розова хватается, объявляя прорве свой луддистский юношеский джихад? Сегодня нет не только героя, который мог бы за эту саблю схватиться. Проблематично уже само наличие сабли. Потому что в высшем смысле — как метафизическом, так и политическом — сабля является Духом истории. Тем самым мечом, о котором говорил Блок в своем «Возмездии», подчеркивая, что мало сковать меч (получить эту самую саблю то бишь). Надо еще иметь возможность ее использовать. То есть иметь и героя (исторический класс, субъект), и народ (соединившуюся с субъектом субстанцию).