Семнадцать стало для меня роковым числом.
Мир в одночасье потерял свой былой облик, он наполнился мрачностью и жестокостью, стал серым и совершенно бесцветным. Я стала меняться и обрастать колючками, а единственным направлением борьбы, стала борьба с собой. Каждодневный контроль над эмоциями, противостояние страхам, возникающим в голове образам и схватка с внутренними демонами, которые тянули в пучину, на самое дно самоуничтожения. Я будто каждоминутно тонула, барахталась, захлебывалась, но чудом оставалась на плаву. А потом вокруг меня появились маленькие спасательные круги. И существование постепенно становилось сносным.
Неужели теперь придётся что-то менять в моей однообразной жизни? Неужели этот переезд станет толчком к чему-то новому? Я так от этого отвыкла...
***
Я не сразу почувствовала присутствие кого-то в моей комнате. Эмоции, накрывшие сейчас с головой, отстраняли на второй план все посторонние звуки. Щелчок замка, звук открывающейся двери, шаги и дыхание, всё это осталось где-то за гранью. За долгое время я не просто плакала, я рыдала в голос. Даже когда мамы не стала, я держалась стойким оловянным солдатиком, не впадала в истерику, не рвала на себе волосы, не совершала каких-то неадекватных действий. Наверное, сдерживаемость сыграла теперь против меня, всё накопленное внутри, взрывалось подобно бомбам.
Мне никак не удавалось остановить рвущийся наружу поток слёз. В них столько всего было намешано, целый спектр разнообразных чувств, но главной составляющей была боль.
Я остановилась лишь когда прогнулась кровать, моих ног коснулось чьё то тепло, а на волосах почувствовалась тяжесть ладони. Пальцы бережно вели от макушки к спине, а затем возвращались обратно, успокаивая.
Папа?
Нет. Я была в этом точно уверена.
Ладонь продолжала совершать однообразные и такие необходимые в этот момент движения, а подсознание невольно подкинуло мамин образ. На мгновение представились её нежные и ласковые руки. Мне её так не хватает...
Только она могла так успокаивать, молча гладить по голове, а когда плач сходил на нет, тихо напевать песенку из детства или приговаривать: "Всё пройдёт, родная. Как бы тебе не было сейчас плохо, завтра будет намного лучше. Даже скрываемое самыми мрачными и грозными тучами солнце, однажды пробивается сквозь их толщу тёплыми лучами".
Всхлипнув в последний раз, я замерла.
Брат перенял от неё эту удивительную особенность поддержки. Когда он рядом, то утешает меня именно так, но даже на расстоянии его успокаивающие речи действовали не хуже маминых слов.
— Кристина... — осторожным, тихим голосом произносит Костя. — Сестрёнка...
И от его интонации сердце внутри сжимается. Столько глубины и трепета в этом его "сестрёнка", столько тепла. Он будто пытается заменить мне ушедшую на небеса родительницу, заменить циничного и очерствевшего отца. Костя удивительный человек.
— Ты ведь солнце, помнишь. Мама всегда тебя так называла. Тебе ведь всё нипочём, милая. Ты справишься. Мы справимся вместе. Только не плачь, сестрёнка...
— Костя... — порывисто приподнимаюсь и крепко цепляюсь за его широкую спину. Выть хочется, от накатывающей боли, от несправедливости и холода которым меня встречают. — Почему он стал таким? Почему родной человек настолько жесток?
— Я не знаю, — слышу его протяжный выдох. — Но он не всегда такой. Вот увидишь.
Сидим так какое-то время, а Костя все гладит меня и нашёптывает слова утешения.
— Он даже слушать не стал.
Отрываюсь от брата и сажусь в позу лотоса, растирая по лицу оставшиеся слёзы. Чувствую опустошение, но в то же время какую-то странную лёгкость, будто с меня упала давящая тяжесть. И сейчас так хорошо. Наверное, правильно советовал мой психолог, что не стоит сдерживать в себе эмоции, особенно негативные, они действуют губительно, и порой достаточно выплакаться.
— Его слова — закон. И всё на этом! А моё слово в этом доме что, теперь пустой звук? Он даже слушать не стал. Кость, отец слишком принципиальный, — развожу руки в сторону. — Привык командовать своими подчиненными, но я ведь не его сотрудник, я его дочь. Как вообще ты с ним уживаешься?
— Ты поэтому плакала?
Костя нежно берет моё лицо в свои руки и улыбается. И мне становиться так неловко от этого. Я начинаю чувствовать себя маленькой дурочкой, которая разрыдалась из-за пустяков.