Нельзя сказать, чтобы в госпитале, где оказался Беннет, царила сегрегация. Чернокожих и белых сотрудников тут было практически поровну. Различие между ними состояло в том, что операции проводили белые хирурги, а люди, которые затем мыли операционные, были потомками рабов, освобожденных Линкольном.
Беннет старался не терять присутствия духа и чувства юмора, но тем не менее ощущал себя потерянным. Он оказался на ничьей территории, между двумя четко разделенными слоями общества. Ни в том ни в другом он не чувствовал себя своим. Хуже того, ни одна сторона на его персону и не претендовала.
Не проходило дня, чтобы ему так или иначе не напоминали о том, что он «другой».
Однажды, дежуря в отделении неотложной помощи, он принял черную семью, попавшую в автомобильную аварию. Жена пострадала меньше всех и отделалась шоком. Ей было достаточно сделать укол демерола. Чтобы не терять времени, Бен решил самостоятельно выписать препарат из больничного распределителя.
Фармацевт взглянул на бумажку и уставился на него.
— Доктор Ландсманн? — спросил он. — Новенький, наверное.
— Не понял? — вежливо переспросил Беннет.
— Юноша, вы должны знать наши правила. Нам не разрешают выдавать такие лекарства санитарам. Только врачам или медсестрам. Скажите ленивому доктору Ландсманну, пусть придет сам.
— Я и есть доктор Ландсманн, — ответил Беннет, стараясь не повышать голоса.
Он был слишком смущен, чтобы разозлиться, и слишком обижен, чтобы броситься в атаку.
Глаза их встретились.
— Ой, прошу прощения, доктор, — фармацевт заговорил почтительно. — Я не знал… Ведь большинство персонала у нас…
— Я вас понял, — тихим голосом перебил Беннет. — Пожалуйста, выдайте лекарство. У меня там больная в шоке.
— Конечно, конечно.
Фармацевт повернулся и молниеносно принес препарат.
В следующую субботу между итальянской и негритянской группировками произошла разборка, результатом которой стало около десяти раненых, в том числе молодой негр с пулевым ранением в грудь из самодельного пистолета.
Заниматься им поручили Беннету. Вдвоем с сестрой они проворно доставили раненого в первую свободную операционную на этаже. Сестра побежала готовить шприц, а Беннет нагнулся, чтобы поближе осмотреть рану. Но стоило ему распахнуть рубашку у парня на груди, как тот прохрипел:
— Эй, мужик, не тронь! Позови мне врача!
— Я и есть врач, — сказал Беннет как можно спокойнее.
— Не надо мне мозги пудрить, здесь черных врачей нет. Зови мне начальника!
Беннет хотел было возразить, но тут вошел Хеб Гласс, такой же, как он, интерн, и попросил совета относительно доставшегося ему больного со множественными ножевыми ранениями.
Беннет повернулся к коллеге, чтобы вполголоса обсудить его проблему, а раненый завопил:
— Вот! То, что нужно! Пусть он меня лечит! Эта дырка в груди меня убьет. Скажи доктору, мне нужна срочная помощь.
Беннет спокойно объяснил Хебу ситуацию.
— Да пошел он! — с негодованием прошипел тот, — Радоваться должен, что попал к врачу с твоими руками!
Но самолюбие Беннета было настолько уязвлено, что он уговорил Хеба поменяться пациентами.
И, ни слова не говоря, зашагал в другую операционную, чтобы начать зашивать больного, который либо будет менее разборчивым, либо (еще лучше) окажется без сознания.
— Боже мой, ну постарайся проявить благоразумие!
Генри Дуайер, доктор медицины, пытался урезонить Черил, которая кормила Роз-Мари, их четвертого ребенка. Был предрассветный час, и он только что вернулся с изнурительного тридцатишестичасового дежурства в родильном отделении госпиталя Бостон-Мемориал.
— Хэнк, пожалуйста, перестань орать — детей разбудишь!
— А мне-то что? Разве они дают мне поспать после каторжной работы во имя хлеба насущного для них же самих?!
— Хэнк, они всего лишь маленькие дети. Как, ты считаешь, я им должна объяснить, что такое интерн?
— Черил, это твоя проблема. Ты — мать. В нашей семье с отцом всегда обращались как с королем.
— Ой, простите, ваше величество. Правильно я поняла — ты от рождения умел ходить на горшок?
— Это тут ни при чем. Серьезный разговор, а ты все увиливаешь.
— Дорогой, никакого разговора не нужно. Католическая церковь однозначно запрещает противозачаточные средства. Или ты окончательно утратил веру?