Подъехав к будке охраны, чтобы назвать себя, он увидел, что охранник жует индюшачью ногу, безразлично уставившись в мерцающий телеэкран. Увидев Барни, он принялся листать свой блокнот, оставляя на каждом листке жирное пятно.
— Угу, — Он кивнул. — Доктор Ливингстон с визитом к мистеру Истману. Проезжайте.
По телефону Барни сказал, что звонит из Гарвардской школы медицины, и это явно облегчило ему доступ в лечебницу.
У массивных деревянных дверей его встречала приветливая матрона, которая поздравила его с праздником и, по-видимому решив, что Барни знаком с заведением, объявила, что «молодой Истман» дышит свежим воздухом на задней лужайке и «доктор Ливингстон» может с ним там повидаться.
Барни кивнул и двинулся по длинному коридору с высокими потолками, но свернул не туда и вскоре оказался перед запертой железной дверью белого цвета. Заглянув в прямоугольное зарешеченное окошко, он увидел какое-то фантасмагорическое сборище пациентов. Они вертелись, потягивались, мычали, погрузившись каждый в свой собственный мир и, судя по всему, абсолютно не желая замечать чье-либо присутствие. Картина напомнила ему кадры из фильма Феллини. Только эта фантасмагория была вполне реальной. «Господи, — подумал он, — неужели и Мори здесь?»
— Чем могу вам помочь? — окликнул суровый женский голос.
— Я… я из Гарвардской школы медицины, приехал навестить молодого Истмана.
— Но здесь-то его нет! — объявила медсестра с негодованием.
«И слава богу!» — подумал Барни.
— Мне сказали, он на задней лужайке. Не подскажете, как туда пройти?
Она показала ему направление. Барни кивнул и заспешил прочь, от души надеясь, что охвативший его испуг не отразился на лице.
Мори он нашел на большой и безлюдной каменной террасе с выходом в огромный, идеально ухоженный сад. Он смотрел на солнце, садящееся за горы Таконик.
— Привет, Мори! — негромко позвал Барни.
— Здравствуй, Барни, — безжизненным тоном ответил приятель, не поворачивая головы. — Спасибо, что приехал. Солнце удивительное, правда? Как будто Господь опускает блестящую медную монетку в прорезь автомата, чтобы купить нам небо, полное звезд.
Он так и не обернулся.
— Чудесная метафора! Ты должен ее записать.
— Я больше не пишу, — пробурчал он.
Поскольку Мори по-прежнему не поворачивался к нему, Барни обошел его кресло и облокотился о перила террасы. Теперь он понял, почему его друг так зачарован небесным светом: его глаза были как выжженные электрические розетки. Барни содрогнулся.
— Как дела в Гарварде? Обо мне кто-нибудь вспоминает?
— Все довольно однообразно, ты знаешь. И по тебе я действительно скучаю, Мор. А в твою комнату поселили такого зануду!
— В моей комнате кто-то живет? Я думал, они ее забьют досками или объявят какой-нибудь карантин, чтобы никто не заразился…
— Перестань на себя наговаривать! — оборвал Барни и положил руку Мори на плечо. — Спорим, ты уже к весне будешь с нами!
— Не надо мне вешать лапшу на уши! Я теперь здесь до конца дней.
Барни взглянул в эти ужасающе пустые глазницы и подумал: «Бедолага выглядел лучше, когда заговаривался. По крайней мере, тогда он был живой!»
— Эй, перестань, уж мне-то поверь! Я уже на одну восьмую врач. Все у тебя будет в порядке, Мор. Ты выйдешь отсюда и станешь новым Джоном Китсом, как ты и хотел.
— Китс умер в возрасте двадцати шести лет.
— Ах да, — спохватился Барни. — Ну, это я неудачный пример привел. Но ты меня понял.
Воцарилась тишина. «В чем дело? — удивлялся Барни. — Ведь он отлично знает, что я имею в виду. Почему он не позволяет мне себя приободрить? Почему с такой настойчивостью тянет меня за собой в пропасть? И почему вообще просил меня его навестить?»
Несколько минут прошло в молчании. Потом Мори каким-то потусторонним голосом прошептал:
— Меня тут поджаривают.
— Что? — Барни понял, о чем шла речь, но не хотел в это верить.
— Доктора называют это ЭСТ — электросудорожная терапия, — пояснил Мори все тем же безжизненным тоном. — Мой товарищ по палате называет это «жаркой». Ты знаешь эти машины, которыми они плавят тебе мозги.
— Шоковая терапия? Ты хочешь сказать, что к тебе применяют шоковую терапию?
Тот кивнул.
Барни был вне себя от негодования. В его представлении электрошок всегда ассоциировался с наказанием. Шок применяют к антиобщественным агрессивным типам; и для лишения жизни, высшей меры наказания, существует электрический стул. Но зачем электрошок этому безобидному парню?