— Чем больше сопротивляешься, тем быстрее она растёт. — Его улыбка словно дразнит, насмехается. Теперь он облачён в чёрное.
Я замираю, и виноградная лоза тут же застывает на моих бёдрах.
— Моя новая тюрьма? — Язвительно отвечаю, не отводя взгляда с Лоннраха. — Наверное раньше это место было другим. Более красивым и ярким. Просто ещё одно напоминание того, что твоё Королевство рушится. — Черты его лица грубеют. — Надеюсь, оно падёт, а если нет, то я подожгу всё к чертям.
Его взгляд холодеет. Он нежно касается пальцем моей щеки. Я вздрагиваю, и лоза сильнее впивается в кожу, продолжая расти.
— Не могу дождаться, чтобы посмотреть, от какого воспоминания ты убегала.
Воспоминание. Так вот кем было то отражение. Это воспоминание. Её образ исчез из зеркала, но я всё ещё чувствую её взгляд. Такой холодный, он всё еще впивается в мою плоть.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы обнаружили, что нужную информацию можно извлечь из воспоминаний, — Лоннрах отступает на шаг и медленно снимает пальто. — Этот зал позволяет приобретать воспоминаниям форму. И так как Кадамах выскользнул у меня из рук, то придётся довольствоваться тобой.
Боже. От услышанного меня охватывает ужас. Сорча использовала мои воспоминания и заставляла вновь переживать те моменты, которые я предпочла бы забыть.
— Что бы ты ни искал, я не знаю где это.
Лоннрах бросает черное пальто на пол и закатывает рукава, обнажая блестящую кожу, словно боится запачкаться.
— Это просто невероятно, как работает человеческий разум! Мой народ помнит каждую мелочь, наши воспоминания остаются нетронутыми всю жизнь. Люди же помнят отрывками. Только то, что кажется им важным, остальное забывается. Конечно, это требует времени и концентрации, ведь ваш разум такая хрупкая вещь.
Требует времени. Хрупкая вещь. Он способен на всё, он разрушит мои воспоминания в пепел, пока не найдёт то, что ему нужно. Даже будучи Соколиной Охотницей, я всё же человек.
— Если бы я знала, что может помочь фейри, я бы запомнила это.
Лоннрах перехватывает мой взгляд.
— Ты провела год, тренируясь с моим врагом и пикси-лгунишкой. Уверен, они часто говорили о вещах, которые ты не понимала.
Я стискиваю губы, чтобы не выдать эмоции. Клянусь Киаран и Деррик нередко разговаривали о вещах из своего прошлого, которые отказывались объяснять. Иногда они использовали совсем другой язык, иногда язык фейри, но, черт побери, я не могла понять и слова.
— Даже если ты этого не понимаешь, это будет полезно. — продолжил он. — Их слабости. Твои слабости.
Прежде чем я успеваю что-либо сказать, Лоннрах возвышается прямо надо мной, пытаясь ухватить мое запястье.
— Я хочу знать, — шепчет он, а его серые глаза гневно пылают, — Я загляну в каждое твоё воспоминание, возможно, там найдется что-то полезное. Мне лишь нужна твоя кровь.
Моя кровь.
Воспоминание о смерти мамы врезается в голову, подобно острому клинку. Она в руках Сорчи, капли крови стекают с зубов фейри, пачкая ее белое платье. Маминой кровью.
Нет, нет, нет. Только не снова. Ветки, похожие на виноградные лозы, хватают мою руку и подносят ее вверх, прямо к губам Лоннраха. Он открывает рот и обнажает два ряда идеально белых и ровных зубов, потом опускает их на мое запястье.
Такие же как у Сорчи.
Я вздрагиваю. Не смогу пошевелиться, даже если и захочу. Он baobhan-sith. Вампироподобный фейри, больше похожий на кошмар, чем на что-либо реальное.
Лоннрах шипя произносит несколько слов над моей рукой, улыбаясь:
— Это будет очень больно.
Затем следует укус.
Глава 3.
Укус Лоннраха, словно яд, обжигает мое тело и вены, двигаясь вниз по спине. Эта боль настолько невыносимая, что я чувствую все и не чувствую ничего: моя кожа обтягивает кости, кровь несется с бешеной скоростью, разливаясь по венам и приливая к конечностям, мышцы стискивает боль.
Лоннрах поднимает голову лишь на одно мгновенье. Его лицо измазано моей кровью. Он даже не удосужился открыть глаза. Прежде чем я снова ощущаю его клыки на моей руке, он шепчет:
— У тебя вкус смерти.
Воспоминания врываются в мой разум, картинки сменяют друг друга так быстро, что я не успеваю их различать. Вначале они все из того времени, когда мама была жива. Время, когда важными были лишь уроки этикета и танцев, чайные посиделки и мои первые изобретения.