— Хорошо, — отрывисто произнес он. — Не могли бы вы сообщить мне, как долго это еще протянется?
Полицейский продолжал писать в журнале. Мистер Кетчэм в напряжении сидел, наблюдая за ним. «Это невыносимо», — думал он. — В последний раз он едет за сотни миль в эту проклятую Новую Англию.
Полицейский поднял глаза:
— Женаты?
Мистер Кетчэм изумился.
— Повторяю: вы женаты?
— Нет, я… В правах все указано.
Мистер Кетчэм нервно засопел. Он ощутил дрожь удовольствия от своего дерзкого ответа и в то же время как бы покалывание от непонятного страха при разговоре с этим человеком.
— Родственники в Нью-Джерси есть?
— Да. Вернее, нет… Сестра, но она живет в Висконс…
Мистер Кетчэм не договорил. Он смотрел, как полицейский записывает его показания. Дорого бы он дал, чтобы избавиться от своих тошнотворных страданий!
— Работаете? — спросил полицейский.
Мистер Кетчэм зашевелился:
— Видите ли, у меня нет какого-либо конкретного заня…
— Безработный, — заключил полицейский.
— Вовсе нет, вовсе нет! — ожесточенно возразил мистер Кетчэм.
— Я… э-э… свободный торговец. Скупаю имущество и земельные участки у…
Он замер, когда полицейский взглянул на него. Мистер Кетчэм трижды сглотнул комки слюны, прежде чем этот чурбан отвел свой взгляд. Он вдруг осознал, что сидит на самом краешке скамейки, как бы приготовившись и все еще удерживая себя от прыжка, который должен защитить его жизнь. Он заставил себя сесть на место и сделал глубокий вдох. «Расслабься, — сказал он себе и умышленно закрыл глаза. — Вот так. Можно даже вздремнуть. Надо извлекать максимум из ситуации.»
В комнате было тихо, только раздавалось металлическое потикивание стенных часов. Мистер Кетчэм слышал, как медленно и ноюще билось его сердце. Он поерзал своим массивным телом на твердой неудобной скамейке. Глупо все это. Ах как глупо.
Мистер Кетчэм открыл глаза и нахмурился. Проклятая картина. Такое впечатление, будто этот бородатый моряк смотрит именно на тебя. Именно…
— Эй!
Рот мистера Кетчэма захлопнулся, он резко открыл глаза, зрачки его были расширены. Он дернулся вперед со скамейки, затем отпрянул назад.
Над ним, склонившись, стоял смуглолицый человек, рука его лежала на плече мистера Кетчэма.
— Да? — спросил мистер Кетчэм. Сердце его прыгало.
Человек улыбнулся.
— Капитан Шипли, — представился он. — Пройдемте в мой кабинет.
— Да, да, — закивал мистер Кетчэм.
Он распрямился, поморщился. Мышцы спины затекли. Человек отступил назад, и мистер Кетчэм, кряхтя, встал на ноги. Глаза его как бы автоматически скользнули по стенным часам. Было начало пятого.
— Послушайте, — сказал он, не совсем проснувшись, чтобы чувствовать себя испуганным, — почему я не могу уплатить штраф и уехать?
Теплота в улыбке Шипли отсутствовала:
— У нас в Захры дела обстоят немного по-иному.
Они вошли в небольшой пропахший затхлостью кабинет.
— Присаживайтесь, — предложил начальник, обойдя кругом свой письменный стол. Мистер Кетчэм опустился на заскрипевший под ним стул с прямой спинкой.
— Не понимаю, почему я не могу уплатить штраф и уехать?
— Всему свое время.
— Но… — мистер Кетчэм не докончил. Улыбка Шипли создала впечатление некоего скрытого дипломатического предупреждения.
Поскрежетав зубами, грузный человек, откашлялся и стал ждать, пока начальник просмотрит лист бумаги, лежавший на столе. Он заметил, как жалко сидела на Шипли одежда. «Деревенщина, — подумал мистер Кетчэм. — Не умеют даже одеваться.»
— Я вижу, вы не женаты, — приступил к расспросам Шипли.
Мистер Кетчэм промолчал. Он решил действовать их же оружием — использовать безразговор-ную терапию.
— У вас есть друзья в Мэне?
— К чему это?
— Обычные процедурные вопросы, мистер Кетчэм, — пояснил начальник. — Единственная ваша родственница — сестра в Висконсине?
Мистер Кетчэм смотрел на него, не говоря ни слова. Какое все это имело отношение к дорожному нарушению?
— Я жду, сэр.
— Я уже говорил вам, то есть говорил вашему подчиненному. Я не вижу…
— Вы здесь по делам?
Рот мистера Кетчэма беззвучно раскрылся.
— Почему вы задаете эти вопросы? — вспылил он. «Перестань трястись!» — одновременно в ярости приказал он себе.
— Таков порядок. Итак, вы здесь по делам?
— Яна отдыхе. И я не вижу во всем этом никакого смысла! Я терпел до сих пор, но, черт возьми, я требую, чтобы меня оштрафовали и отпустили!
— Боюсь, что это невозможно.
Челюсть мистера Кетчэма отвисла. Происходящее напоминало ночной кошмар с продолжением наяву.
— Я… я не понимаю, — проронил он.
— Вы должны будете предстать перед судьей.
— Но это возмутительно!
— Разве?
— Да. Я гражданин Соединенных Штатов Америки. И я требую защиты своих прав.
Улыбка на лице начальника полиции погасла.
— Вы ограничили свои права, когда нарушили наш закон. Теперь вам придется расплачиваться за это так, как мы сочтем нужным.
Мистер Кетчэм тупо уставился на Шипли. Он осознал, что полностью в их руках. Они могли оштрафовать его на любую сумму или засадить в тюрьму на неограниченный срок. Все эти вопросы, которые ему задавали… Он не знал, зачем они задавали их, но знал, что его ответы обнажили и показали его как человека, не имеющего корней. Никого не интересует, жив он или…
Комната, казалось, поплыла. На теле выступил пот.
— Но так нельзя, — сказал он и понял, что это не аргумент.
— Вам придется провести ночь в тюрьме. Утром вы встретитесь с судьей.
— Но это смешно! — взорвался мистер Кетчэм. — Смешно!
Через мгновение он овладел собой:
— Я имею право на телефонный звонок. Это положено законом.
— Имели бы, — ответил Шипли, — если бы в Захры была телефонная служба.
Когда его препровохдали в камеру, мистер Кетчэм и здесь, в коридоре, заметил картину. Это был все тот хе бородатый моряк. Мистер Кетчэм не обратил внимания, следили его глаза за ним или нет.
Мистер Кетчэм пошевельнулся. На ого заспанном лице появилось смущенное вырахение. Позади лязгающий звук; он приподнялся на локте.
В камеру вошел полицейский и поставил накрытый поднос.
— Завтрак, — возвестил он.
Он был старше других по виду, старше даже Шипли. Волосы его были стального цвета Чисто выбритое лицо лучилось морщинами вокруг рта и глаз. Форма сидела на нем кое-как.
Полицейский ухе собирался уходить, и мистер Кетчэм спохватился:
— Когда я увижу судью?
— Не знаю, — пожал плечами полицейский и запер за собой дверь.
— Подождите! — выкрикнул мистер Кетчэм.
Но лишь глухо отзывались на цементном полу удаляющиеся шаги.
Мистер Кетчэм продолжал смотреть на то место, где только что стоял полицейский. Вуаль сна медленно спадала с его мозговых извилин.
Он уселся прямо, потер онемевшими пальцами глаза и глянул на запястье. Часы показывали семь минут десятого. Дородный человек поморщился: ей-Богу, он еще припомнит им то, что произошло!
Его ноздри раздулись. Он принюхался и потянулся к подносу, затем отдернул руку.
— Ну уж нет, — пробормотал он. Он не станет есть их проклятую пищу. Он сидел в оцепенении, согнувшись пополам и уставясь на свои ноги в носках.
Желудок, однако, урчанием выразил несогласие.
— Ладно, — пробубнил мистер Кетчэм через минуту. Проглотив слюну, он потянулся и снял салфетку с подноса.
И тут же не смог сдержать возглас удивления.
Три яйца были зажарены в масле, их яркие желтые глазки сосредоточенно посмотрели прямо на потолок в обрамлении длинных хрустящих ломтиков аппетитной, изящно нарезанной ветчины. Рядом стояла деревянная тарелочка с четырьмя подрумяненными на огне кусками хлеба толщиной с книжку, поверх которых лежали завитушки сливочного масла. Бумажная формочка с желе опиралась на них. Высокий стакан с пенистым апельсиновым соком и блюдо с клубникой, утопающей в белоснежных сливках, дополняли картину. И, в довершение всего, на подносе возвышался сосуд, из которого распространялся тонкий и безошибочный аромат свежесваренного кофе.