Истерия, возбуждаемая националистическими лидерами, размахивающими руками у микрофонов, кричащими с балконов и со ступеней парламентов бывших советских «республик», продолжается. Истерия у открытых гробов продолжается. Хороводы ряженых в национальных костюмах были бы трогательны, если бы не были так опасны. Говорить этим дядям "остановитесь, не будьте расистами", "не возбуждайте народ против народа — это преступление" — бесполезно. Не подействует. Эти дяди наслаждаются тем, что происходит. Об этом они мечтали долгие годы в профессорских кабинетах, на кухнях и в тюремных камерах. Они не уйдут с балконов и из парламентов сами, по доброй воле. Эти дяди понимают только силу. Такой силы сегодня нет. Захватившие власть в центре «демократы» смотрят на преступные буржуазии окраин снисходительно, как либеральный отец на преступных подростков, надеясь, что они успокоятся. Напрасная надежда. Мотивы их поведения — идеология безнадежно преступна. Необходимо создать мощное межнациональное движение, способное изгнать преступную идеологию и ее носителей. Возродить советский народ. Ведь три четверти населения СССР высказались за совместное жительство. Следует выполнить народную волю. Надо забыть о компартии, перестать мстить ей. Она умерла давно, беззубая, сама, задолго до 24 августа 1991 г. Довольно пинать мертвое тело. Очнитесь. Гигантские Монстры рычат на ваших границах — НАЦИОНАЛИЗМЫ.
Советская Россия. 1991. 2 ноября
СССР — период малодушия. Часть I. (1990–1991 гг.)
МАЗОХИЗМ — ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА
СССР ВРЕМЕН ПЕРЕСТРОЙКИ
Быть русским в 1990 г. — очень невротическое занятие. Однако же я был спокоен на протяжении первых десяти лет моей жизни за границей (я отказываюсь называть ее «изгнанием», потому что она таковой не является). Экспериментируя с сексом и наркотиками, «исследуя» помимо моей воли дно американского общества, я чувствовал себя несчастным, но спокойным. Позднее, живя во Франции, уже на следующей социальной ступени, как "борющийся за признание писатель", я тоже оставался спокойным. Даже еще в первые годы мои за границей я понимал, что моим внутренним спокойствием я обязан тому факту, что страна, где я родился, предохраняет меня ментально своей имперской могучей тенью. Мои личные достижения были не видны миру до самого 1980 г. (год публикации моего первого романа по-французски), однако я жил, полагаясь в моем самоуважении на достижения Советского Союза. С 1974 по 1985 г. мой тыл был прикрыт, "0'кей, — думал я, — может быть, мне суждено умереть от наркотиков или алкоголя, может быть, никогда мои рукописи не будут опубликованы, но там, на Востоке моего сознания, всегда будет жить жесткий и суровый, мой народ, ненавидимый и уважаемый во всем мире. Мой народ безумных Героев. В то время как Запад нежится в растительной слабости, ревнуя Историю к моей упрямой, сумасшедшей нации, продолжающей против всех и вся провозглашать идеалистические ценности эгалитарного общества".
Часто в эти десять лет, я помню, я напевал старую песню донских казаков:
Пей и надейся,
Что Русь безопасна,
Русского Войска сила крепка!
Я чувствовал, что мир — спокойное место с моей страной в нем. Я верил, что в случае опасности старые крепкие полковники Советской Армии наденут свои сапоги и шапки, влезут в танки и исправят, если несправедливость совершена. Каменнолицые офицеры КГБ, сверхмужики, смогут противостоять амбициям вульгарных янки на полное владение нашей планетой. Если я имел множество возражений по поводу советской внутренней политики (я всегда считал, что режим чрезмерно и ненужно жесток со своими собственными гражданами), у меня никогда не возникало возражений против советской внешней политики.
На протяжении моей жизни в Соединенных Штатах и позднее во Франции я имел возможность видеть грязное белье демократий. Сравнивая западное грязное белье с советскими тюками с бельем, я пришел к выводу, что разница в грязности невелика. Грубые и напористые Соединенные Штаты, всегда уверенные в своей правоте, ведущие себя как Верховный Судья всего остального человечества, виделись мне более агрессивными, чем Советский Союз. Я открыл, что милая, обаятельная Франция убила немало людей на Мадагаскаре, во Вьетнаме, Алжире и… даже на парижских улицах. (От 200 до 400 алжирцев-демонстрантов было убито французской полицией и правыми эскадронами в октябре 1961 г. Большинство тел были сброшены в Сену.)
В 1985 г. Горбачев пришел к власти. Я продолжал петь мою казачью песню и даже пел ее с большим энтузиазмом, потому что молодой лидер, я думал, модернизирует мою родную страну. И знает Бог, Советский Союз чрезвычайно нуждается в модернизации. Я надеялся, что Горбачев реформирует Союз Советских, что он поднимет дух населения. Я надеялся, что новый лидер уничтожит цензурные ограничения, даст больше свободы советской печати. (Может быть, даже мои книги будут опубликованы в СССР, думал я.) Я надеялся, что новый лидер лучше организует экономику, так что уровень жизни советских людей поднимется.
К сожалению, несмотря на то что он достиг почти всего, на что я надеялся, Горбачев и его команда разрушили главное: коллективную ментальность советских людей, код их поведения. И Горбачев оказался неспособен заменить уничтоженный код новым. Моя казачья песня стала звучать горько где-то около 1987 г. Помню, что в октябре 1987 г. французская газета «Либерасьон» попросила меня написать рецензию на фильм грузинского режиссера Тенгиза Абуладзе «Покаяние». Символический грузинский тиран Варлам, напоминающий одновременно и Сталина, и Берию, терроризировал родной город на протяжении долгих лет. После смерти тирана его труп появляется в саду его сына Абеля, его внук кончает с собой… короче, мертвый, как и живой, Варлам — источник несчастья для его народа.
Уже в «Покаянии» я почувствовал чрезмерность, привкус разрушительного ревизионизма и мазохизма. Мне, пережившему хрущевские разоблачения Сталина в 1956–1960 гг., эта вторая горбачевская атака на тридцатилетнего возраста труп показалась ненужной и даже опасной для стабильности Советского государства. Потому я написал в моей статье, что советские должны оставить Сталина в покое. Похоронить его на национальном кладбище, среди трупов Ивана Грозного, Петра Великого, Екатерины II, Ленина… Я написал, что, хотя Сталин был (неоспоримо) кровавым тираном, он принадлежал к эпохе Гитлера, Муссолини, Пилсудского, Франко, адмирала Хорти, Антонеску, Пэтэна. Черчилля, де Голля и безжалостного Трумэна. Что нежные лидеры этой эпохи не пережили своего времени и враг захватил страны, которыми они управляли. Лидеры были безжалостными, потому что время было такое, все вели себя так. (И начал не Гитлер, но первая мировая бойня.) Войска союзников варварски бомбардировали гражданское население Германии. Соединенные Штаты заключили всех своих граждан японского происхождения в концентрационные лагеря и использовали атомные бомбы без колебаний. Самые новые исследования, в частности книга канадца Jacques Bacque "Другие потери", утверждают и доказывают, что американцы и французы намеренно убили и уморили (в том числе и голодом) около миллиона немецких военнопленных в своих послевоенных лагерях. На таком фоне Сталин не выглядит как исключительно кровавый лидер.