Раздумывал Прокофий недолго, и рассказал все своей жене. Начал рассказ с истории деда Анисима, рассказал, как нашел потом нож под лиственницей, ходил в пещеру первый раз, поведал жене о своем походе к знахарке Серафиме, и закончил свое повествование сегодняшним походом в пещеру и видением в ней. Говорил он долго, рассказывал все обстоятельно, не спеша. Жена слушала мужа молча, не перебивая его ненужными бабскими возгласами и глупыми вопросами.
— Вот так все и случилось, — закончил говорить Прокофий. — Права была Серафима — зачарован тот клад, а чтобы достать его, страшные дела надо совершить.
— Неужто мы от сокровищ откажемся, Прокопушка? Может, есть какой-то другой путь?
— Нет другого пути! — отрезал муж. — А нож я обратно под лиственницу зарою, пусть там останется. Ладно, давай спать, поздно уже. — Прокофий встал из-за стола.
Жена ничего не ответила, повздыхала только, убрала со стола посуду и снедь, и супруги отправились спать.
***
Серафима проснулась в этот день, как всегда, рано, дел предстояло сделать немало. Последнее время у нее из головы не выходил Прокофий с его ножом, но прошло несколько дней, и Серафима решила, что он сделал так, как она ему советовала.
Она давно привыкла к круговороту нескончаемых домашних дел, привыкла еще с того времени, когда ее семья была большая. Но сейчас две дочери и два сына жили отдельно, со своими семьями. Дочерей она отдала замуж далеко, аж в саму Челябу, поэтому виделась с ними редко. Сыновья Серафимы жили поближе, старший в соседнем рабочем поселке, а второй, младший — в соседней улице. Известно, что взрослые дети — это отрезанный ломоть: дочери при мужьях детей своих поднимают, ну а сыновья хоть и делают вид, что они в семье главные, а на самом деле на свою второю половину нет-нет, да и взглянут, ее интересы в расчет берут и учитывают.
Внуков у Серафимы было много, всех она любила, но особенно прикипела сердцем к младшей дочке сына, который жил поблизости. Чем девчонка ее так приворожила, кто ее знает? Обыкновенная белобрысая девчушка, от горшка два вершка, но смышленая, и от бабки от своей не отходит, чуть что — матери скажется, и к старикам своим бежит. Так что считай, сейчас семья Серафимы состояла всего из трех человек — муж Тимофей Порфирьевич, внучка Таисья и сама Серафима.
Часто величали ее только по имени, народная молва звала ее просто Серафимой, но по батюшке была она Митрофановной, и Серафимой Митрофановной называли ее люди в основном незнакомые, те, кто приезжала издалека к ней за помощью.
Сегодня бабка Серафима наметила стряпню, внучку побаловать любимыми шанежками со сметаной, да и мужа своего, Тимофея Порфирьевича, уважить. Сегодня к вечеру, либо завтра, он должен был вернуться от старшего сына, помогал ему печку в бане перекладывать.
Квашня была поставлена еще с вечера, с утра хозяйка ее первым делом подсдобила, и принялась обихаживать корову, чтобы отправить ее в стадо вовремя. Так уж повелось у них в семье, что всех коровенок называли Дуньками. Кормилиц любили, и о них заботились. Очередная их Дунька была красавицей: рыжая с белыми подпалинами, а кончик хвоста черный. И молоком семью не обижала — ведерница была, утром и вечером почти по ведру молока давала. Корова попалась смирная, без норова, но хорошее обращение любила.
— Здравствуй, моя дорогая, — как обычно ласково, обратилась к корове Серафима Митрофановна, присаживаясь на специальную маленькую скамеечку. — Сейчас я тебе помою вымечко и протру мягкой тряпочкой. Сено дед тебе заготовил ароматное, запашистое, и молоко у тебя поэтому вкусное. Давай, вставай так, чтобы тебе было удобно.
Хозяйка, как обычно, прочитала заговор от сглаза, перекрестилась, и начала привычно доить Дунь-ку. Первые струи теплого молока звонко ударили в дно ведра, и по коровнику разнесся запах парного молока. Ведро наполнилось быстро. Хозяйка должна была поторопиться, потому что услышала, что другие хозяйки, ее соседки, уже выгоняют своих коров к пастухам.
С улицы действительно уже раздавался привычный резкий звук хлыста, который призывал стадо к сбору. Хлыстом виртуозно управляли все пастухи и подпаски. Они взмахивали им в воздухе по-молодецки и с оттяжкой, держа за удобную и отполированную руками и временем круглую ручку. Основной составляющей частью хлыста была крученая веревка большой длины. Особым шиком считалось, если вместо веревки были скрученные плетеные кожаные концы. Такие хлысты могли издавать звуки с каким-то особым разбойничьим присвистом, иметь такой хлыст было заветной мечтой всех местных пацанов. Некоторые подростки и в подпаски-то шли работать исключительно из-за такого хлыста. Особенно брало за душу, когда пастух перекидывал свой хлыст через плечо и волочил его конец по земле, придерживая за ручку. Конец хлыста при этом струился, как змея.