Такое же настоящее, как петля на шее девушки.
Такое же настоящее, как неспешное движение часовой стрелки, приближающее ужас, что предстоит испытать нашему следующему исполнителю.
– Здравствуй.
Молодая женщина лет двадцати семи присела у кровати, на которой лежала ее мать.
– Как ты, мама? – спросила Кара.
Она поправила ее подушку и отхлебнула кофе из стаканчика. Кофе, единственный наркотик, который она себе позволяла, стал ее стойкой вредной привычкой. Этим утром она пила его уже в третий раз.
Она носила стрижку “под мальчика”, ее волосы в данный момент были выкрашены в рыжевато-лиловый цвет. За годы жизни в Нью-Йорке она перепробовала, кажется, все цвета. Некоторые считали, что она с этой прической похожа на фею. На ней были черные брюки в обтяжку, темно-лиловая майка и, при росте всего сто пятьдесят три сантиметра, туфли без каблуков.
– Завтра у меня представление. Пустячок из программы мистера Бальзака. На этот раз он позволит мне выступить самостоятельно.
Кара рассказывала о своих планах. Болтая, она смотрела на лицо семидесятипятилетней матери. Кожа у той была на удивление гладкой и розовой. Парикмахер “Стайвесант-мэнор”, одного из лучших в городе платных интернатов для престарелых, собрала ей волосы в модный пучок.
– Вообще-то, мама, было бы здорово, если б ты пришла.
Кара, успевшая соскользнуть на край кресла, вдруг поняла, что руки у нее сжаты в кулаки и вся она до дрожи напряжена.
Сегодня мать не произнесла ни единого слова. Как, впрочем, и вчера. Или позавчера. Она лежала в каком-то полусонном оцепенении. Такие дни у нее случались часто. А в другие дни она бывала вполне бодра, но несла бессмыслицу – невидимая армия у нее в голове неотвратимо выжигала разум и память.
Но иногда, очень редко, к ней возвращалась хрупкая ясность сознания, и она становилась такой, какой была до инсульта.
Тогда Кара внушала себе, что мать поправляется, хотя врачи говорили, что на это надежды нет.
Кара бросила взгляд на часы. Опаздывает на работу. Бальзак будет отнюдь не в восторге. Суббота у них – самый загруженный день. Она допила кофе, выбросила стаканчик в корзину и вышла в коридор.
Крупная чернокожая женщина в белом халате помахала ей рукой:
– Кара! Ты давно уже здесь? Как она сегодня?
– Привет, Джайнин. Она на меня не прореагировала.
– Вот жалость-то.
– Мне пора на работу, – сказала Кара. – Кстати, завтра у меня в четыре представление в магазине. Приходи!
3
Лет сто назад какой-нибудь удачливый финансист, быть может, называл этот особняк своим домом. Или же политикан из Таммани-Холл, поднаторевший в бессмертном искусстве наживать богатство на службе обществу.
Однако нынешнему хозяину таун-хауса на Сентрал-Парк-Уэст не было дела ни до истории, ни до викторианской мебели, некогда украшавшей комнаты. Ему нравилось то, что окружало его теперь: массивные столы и вращающиеся стулья, компьютеры и приборы, мешанина проводов и кабелей, которые уходили в отверстия, просверленные в столетних оштукатуренных стенах.
Сам Линкольн Райм большей частью обходился без проводов. Благодаря прогрессу в радиоэлектронике и использованию инфракрасных лучей микрофоны на его инвалидном кресле и у кровати на втором этаже были напрямую подключены к компьютерам и узлам управления всем этим сложным хозяйством. Инвалидным креслом он управлял, касаясь безымянным пальцем левой руки сенсорных кнопок на пульте. Все прочие операции, от телефонных звонков до отправки электронной почты и выведения изображения в микроскопе на монитор, он совершал, отдавая голосовые команды.
Райм услышал, как хлопнула входная дверь. Пришедшие вразнобой затопали в прихожей. Он сразу вычислил Амелию Закс – у нее была легкая поступь при высоком росте. Затем он различил характерные тяжелые шаги Лона Селлитто.
Закс тут же сказала:
– Мы столкнулись с какими-то непонятными вещами, Райм.
– Давай рассказывай. Что произошло?
Закс изложила события, завершившиеся исчезновением убийцы из репетиционного зала.
– Патрульные услышали в зале выстрел. Ворвались через обе двери. Там никого не было.
Селлитто заглянул в свои записи:
– По словам патрульных, ему за пятьдесят, он среднего телосложения, с бородкой, шатен. Уборщик никого не видел. Из училища позвонят, дадут его имя и телефон.
– Как насчет жертвы? Есть мотивы убийства?
– Ее не изнасиловали и не ограбили, – ответила Закс.
– Ни в настоящем, ни в недавнем прошлом мужчин у нее не было, – добавил Селлитто. – Не за что зацепиться, вот беда.