Я слушал ее низкий, глуховатый и какой-то очень сердечный голос и думал о том, что за много лет работы в уголовном розыске мне приходилось встречаться не только с "отрицательными персонажами". Ведь вокруг в основном хорошие люди, которые верят в добро, в справедливость, готовы бороться за других людей... Вера этой женщины в своего мужа внушала уважение к ней самой.
- Может быть, в дом войдете? - предложила Надежда Николаевна. - Скоро и Сергей Николаевич появится. Я вас обоих обедом покормлю. А?..
- Спасибо за приглашение, - улыбнулся я, - но в следующий раз. Дел много еще.
Я самым беззастенчивым образом лгал ей. Потому что дел у меня не было. Просто сейчас не хотелось встречаться с ее мужем. На душе у меня было скверно. Стыдно как-то. Люди ко мне с открытым сердцем, а я держу камень за пазухой, подозреваю. Более того, неужели я даже хотел, чтобы инженер оказался замешанным в этой истории с выстрелом?
11
Опег Васютин сблизился с несколькими молодыми сотрудниками КБ, где работал Храмов, и получил от них исчерпывающую информацию о Сергее Николаевиче как о специалисте и о человеке. Эти сведения позволяли сделать вывод, что в Старогорове он вряд ли мог опасаться мести с чьей-либо стороны. Но так ли это?
Я раздумывал над старогоровским отрезком его биографии, пытался найти зацепку, обнаружить конфликт, последствия которого - незаметные даже близким, жене! - могли вылиться в конце концов в тот злополучный выстрел.
Искал - и не находил.
Пять лет жила семья Храмовых в Старогорове. Это были пять лет жизни размеренной, спокойной, без резких поворотов. Сергей Николаевич работал заместителем руководителя лаборатории. Конкурентов по разработке диссертационной темы не было. По свидетельству коллег Храмова, эта тема была не только не выигрышной, а, наоборот, "заковыристой". Отношения со всеми сотрудниками конструкторского бюро и лаборатории у Сергея Николаевича сложились ровные. Хотя близких друзей как в НИИ, так и вне стен его у Храмова не было. Коллеги объясняли это замкнутым характером Храмова и его стремлением каждую свободную минуту провести дома с женой и детьми.
Итак?.. Итак, мы с Олегом Васютиным в Старогорове узнали и сделали все, что могли.
Я, как и обещал Максимову, направил Олега к нему в помощь. Теперь оставалось ждать, что привезут о Храмова они.
...Первым в Старогоров вернулся Васютин, причем раньше, нежели я предполагал. Приехал он в середине дня и сразу же разыскал меня по телефону. Я назначил ему встречу в маленьком кафе на речной пристани.
- Ну, что скажешь? - спросил я, когда официантка, приняв у нас заказ, отошла. - Почему так рано вернулся?
- Старший лейтенант Максимов велел. Не нужен я ему там больше. В общем, Яблоневки как таковой давно нет. И старожилов тоже никого не осталось. На месте села сейчас рабочий поселок. В райисполкоме посоветовали сходить к кладбищенскому сторожу, сказали, что с незапамятных времен живет в тех местах.
- Сходили? Поговорили? Дальше, дальше, Олег!
- Он совсем старый, лот девяносто... И сам не помнит, сколько ему лет. Уже до войны, говорит, был стариком. А на кладбище с начала века, наверное. Был как бы заведующим, а нынче, по старости, сторожем.
- Но что он вам интересного рассказал? - нетерпеливо прервал я.
Тянет, тянет, мочи нет; раньше всегда торопился, словно боялся опоздать, а теперь тянуть научился. Не иначе как от Максимова!.. Ладно, Бизин, успокойся. Васютин ведь не виноват, что у тебя не клеится...
- Да чего он уже может рассказать, Вениамин Александрович, - покраснел Олег, почувствовав, очевидно, нотки раздражения в моем голосе. Единственное, что сделал, так показал нам вот эту штуку!
Он раскрыл папку и вынул оттуда какой-то толстенный журнал, наподобие амбарной книги. Журнал был ветхий, истрепанный.
- Что это? - удивился я.
- Кладбищенский регистрационный журнал. Сохранился он у старика. Еще довоенный, значит, - ответил Васютин. - Иван Иванович с большим трудом уговорил старика отдать его нам. Расписку дал, что вернёт. Для старика этот журнал вроде как реликвия!.. Разрешите, товарищ подполковник...
Олег взял у меня журнал, раскрыл его на закладке.
- Иван Иванович просил меня обратить ваше внимание вот на эти страницы. Собственно, из-за этого журнала он и велел мне к вам возвращаться. Значит, так... Здесь отражено, что в тысяча девятьсот тридцать пятом году на кладбище захоронен Николай Иванович Храмов. Отец инженера Храмова...
- А почему тут угол страницы оторван? - перебил я Васютина.
- Это еще до войны случилось, - ответил Олег. - Мы тоже у старика спросили. Внучок его когда-то возился с этим журналом, вот и оторвал угол странички...
- Досадно, - пробормотал я. - Оторван как раз там, где должны быть сведения об отце Храмова: когда родился, когда умер...
- Но дата захоронения есть - шестнадцатого июня тысяча девятьсот тридцать пятого года.
- Это я вижу...
- А вот старший брат Сергея Николаевича - Прохор. Родился в пятнадцатом году тридцатого апреля. Умер двадцать пятого декабря тридцать пятого года. Похоронен двадцать восьмого декабря. Теперь, значит, мать... Мария Христофоровна... Родилась в тысяча восемьсот девяносто шестом году, то ли тринадцатого февраля, то ли пятнадцатого... Видите, все стерлось и трудно разобрать. Умерла она в сорок втором году, в ноябре, пятнадцатого числа. Похоронена восемнадцатого ноября...
- Никто не интересовался когда-нибудь семьей Храмовых? Не приходил, не поправлял могилки?
- Мы спрашивали. Старик не помнит. Могилы Храмовых находятся в старой части кладбища. Он так и говорит: "старое кладбище"... На нем захоронены жители бывшей Яблоневки. Из поселка там уже не хоронили... Старик сказал, что несколько раз в году приезжает на старое кладбище один человек - бывший учитель Яблоневской школы... Фамилию его он забыл, а имя-отчество назвал: Семен Евдокимович. Живет, мол, в Харькове.
Подошла официантка. Пока она расставляла на столе еду, Васютин откупорил бутылку с минеральной водой, налип воды в стакан и жадно выпил. Официантка ушла.
- Давай пообедаем, потом продолжим разговор, - предложил я.
- Вы ешьте, а я подожду, пока остынет, - ответил Васютин. - Но люблю горячее... Да я скоро уже закончу. Ну вот, рассказал старик про этого учителя, что у него на кладбище сын похоронен, умерший перед самой войной. Мы вернулись в Харьков и пошли в облоно. К счастью, кое-какие архивы сохранились. Удалось установить, что до войны в Яблоневской средней школе работал преподавателем математики Синица Семен Евдокимович. В адресном столе мы узнали его домашний адрес.
- Встретились?
- К сожалению, нет, Вениамин Александрович, - вздохнул Васютин. Семен Евдокимович гостит у своей дочери в Краснодаре. Вернется только сегодня. Иван Иванович велел мне взять этот журнал и отвезти его сам. Вообще-то Иван Иванович планировал сегодня закончить все дела с Синицей и вернуться вечером.
Когда вышли из кафе, я сказал Васютину:
- Иди в гостиницу, отоспись.
Оставшись один, я направился в небольшой скверик, сел на скамейку. Мне неожиданно в голову пришла мысль, которую следовало повертеть со всех сторон. Раздумывая о журнале, который привоз лейтенант Васютин, я вдруг начал смутно чувствовать, что с нем содержится для нас важная информация. И внезапно понял, какая именно... Мне припомнился старый профессор психиатрии, читавший у нас в университете курс по судебной медицине. О профессоре ходили чуть ли не легенды: о том, как он умело разоблачал разного рода мистификаторов, направляемых к нему в клинику следственными органами на экспертизу. Так, один подозреваемый в совершении тяжкого преступления заявил, что у него "на нервной почве" перестала действовать правая рука. Причем это случилось, естественно, до совершения преступления. Несколь. ко недель этот человек находился в клинике. И ни разу - ни днем, ни ночью - не шевельнул правой рукой. При этом он сразу - еще следователю сообщил, что любую боль он чувствует. Рука буквально висела у него плетью. Кончался срок, установленный на экспертизу. И вот последний разговор нашего профессора с "пациентом". Профессор долго говорил с ним о разных посторонних вещах, потом сообщил, что, вероятно, завтра "пациент" будет выписан из клиники, чему тот страшно обрадовался. А в конце разговора профессор вдруг спросил: "Значит, раньше ваша правая рука действовала вот так?" - и сжал пальцы в кулак. И "пациент", тоже сжав пальцы в кулак, ответил: "Да, профессор, именно так..." И замер, поняв, что изобличен.