Я отставила кофе в сторону. Надо сказать конверт выглядел солидно. Большой, пластиковый с логотипом совершенно незнакомой мне фирмы. По мне так в таком нужно отправлять решение суда, или приказ об увольнении, или компромат с требованием заплатить пару миллионов.
– Открой, – попросила я, снова взяла в руки чашку и вдруг поняла, что-то изменилось.
– Я? – удивилась мама и подала мне молоко.
– Ага, – я посмотрела на нее и спросила: – Новое платье? И прическа?
– Просто нашла в шкафу. Давно не надевала, – Мама взмахнула рукой и тут же кокетливо заправила локон за ухо.
– Куда-то собираешься?
– Да, решила дойти до библиотеки, узнать собирается ли там еще дамский клуб книголюбов, когда-то давно, я была его председателем. – Она положила на тарелку яичницу и поставила передо мной.
– Здорово, – ответила я, нисколько не покривив душой. С тех пор, как поставили диагноз, она превратилась почти в затворницу, хотя нигде в заключении врачей не было ни слова о том, что нельзя читать книги и встречаться с друзьями. – Если бы я знала, что мое гипотетическое замужество так на тебя повлияет, раньше бы озаботилась.
– Да ну тебя, – он взмахнула рукой, но все равно продолжала улыбаться. – Ты уверена насчет письма? Можно открыть?
– Конечно, – я пожала плечами. – Ты же все равно спросишь что там, а врать сегодня что-то совсем не хочется.
Она тут же взяла конверт в руки, с минуту рассматривала вычурные напечатанные буквы, а потом решительно взялась за ножницы.
– Это из юридической фирмы, – Она развернула белые листы. – Договор дарения? И акты передачи каких-то акций… Тая?
– Дай, – попросила я, уже догадываясь, что за акции и кто мне их передал. – Она все-таки сделала это, – констатировала я, прочитав документ, согласно которому Ольга Листова подарила мне акции студии ЭроДрим. – Как всегда не считаясь ни с чьим мнением кроме своего.
– Это то, что я думаю? – спросила мама. Но спросила без всякого трагизма.
– Кто ты и куда дела мою мать? – рассмеялась я.
– Ох, брось Тая, не настолько же я плоха, – сказала она, и тут же поинтересовалась: – Это акции той самой студии?
– Ага, – подтвердила я. – И боюсь, теперь мне точно не уволиться.
– А ты хочешь?
– Не знаю, – я внимательно посмотрела на нее поверх тарелки. – Но знаю, что ты впервые спросила меня о том, что мне нравится.
– Прости, – снова сказала она. – Не знаю, что будет дальше, но вчера, я словно проснулась, кажется… – она вздохнула.
– Надеюсь, больше ты не заснешь. – Я отодвинула тарелку. – Мне нужно на работу, даже если она тебе не нравится.
– У тебя хотя бы есть работа. – На этот раз улыбка была грустная. – И я очень надеюсь, что у тебя хватит хладнокровия не натворить глупостей, которые кто-нибудь заснимет на камеру.
– Тоже на это надеюсь. – Я бросила конверт на стол. – Очень надеюсь.
На студии царила привычная суета. Бегали полуголые девушки, парни щеголяли топлес, демонстрируя бронзовый загар, осветитель кричал и ругался, когда они спотыкались о протянутые в коридоре провода. Где-то играла музыка, пыхтел кофейный автомат. Обычный день на студии, обычная суматоха, голые люди, шуточки на грани, запах дешевых духов и кофе. Знаете, все это странным образом меня успокоило, есть в жизни хоть что-то постоянное.
Я переоделась, взяла свою тележку, заполнила кофеварку… Интересно, есть ли в мире хоть одна студия, где напитки и влажные салфетки актерам приносит акционер? Я даже рассмеялась, представив подобное.
– Тая, – услышала я знакомый голос и обернулась. – Ты уже слышала? – спросила догоняющая меня Мира.
– Что?
– Говорят, Лика утопилась. Представляешь?
– Нет. И не хочу представлять. – Я снова пошла вперед.
– Она ведь это не из-за нас?
– Из-за кого «нас»? – уточнила я.
– Из-за студии, съемок, из-за… – Она вдруг замолчала, а потом беспомощно добавила: – Из-за всего.
– Вряд ли. – Я внимательно посмотрела на девушку, заметила темные круги под глазами, сеточку лопнувших сосудов в зрачках, мятый пиджак и легкую небрежность в прическе. – Мира, у тебя все хорошо?