Девушка сидела на табурете, поджав ноги в валенках и тщетно пытаясь натянуть полы пальто на голые коленки. Продолжалась новогодняя ночь — в следственной камере, где были только стол, стул и табуретка, с маленьким, похожим на амбразуру окошком, забранным толстой решеткой.
Вошли начальник паспортного стола капитан Филатова — моложавая женщина в зеленом платье с глубоким декольте, и понятые: фельдшерица из вытрезвителя в хрустящем белом халате и какая-то неопрятная, неделю, наверное, не умывавшаяся баба, арестованная на 15 суток за мелкое хулиганство.
Девушка сказала:
— Дай закурить, лейтенант.
Следователь отложил ручку, достал из бокового кармана пачку «Беломора» и, встряхнув, протянул девушке; затем щелкнул зажигалкой. Девушка жадно затянулась. Фельдшерица — стройная молодая женщина — презрительно поморщилась. Следователь снова взял ручку и, взглянув на часы, занес в протокол время задержания: 4 часа 47 минут нового года. Потом обратился к девушке:
— Я задерживаю вас в порядке статьи сто двадцать второй УПК республики по подозрению в покушении на кражу государственного имущества. Основания и мотивы задержания вам понятны?
— Да.
Следователь записал установочные данные: фамилия, имя, отчество, год и место рождения, место жительства, место работы и должность… Она отвечала четко и быстро, продолжая курить. Дойдя до графы протокола «Задержанный одет», следователь, поглядывая на девушку, словно художник на натурщицу, записал: «Пальто бордового цвета с меховым воротником черно-бурой окраски, подпушь светлая; платье коричневое; валенки черные…» Затем, недоуменно уставившись на голые колени девушки, неуверенно спросил:
— Чулки?..
— Чулок нет, — ответила она.
— Капрон?.. — переспросил лейтенант, с трудом веря в то, что в такой мороз можно быть вообще без чулок.
— Чулок нет, — повторила она и швырнула окурок на бетонный пол. — Слепой, что ли? Так подойди пощупай.
Стройная фельдшерица в изящных югославских сапожках возмущенно фыркнула. Следователь строго посмотрел на фельдшерицу и продолжал, обращаясь к девушке:
— Деньги, ценности, колющие или режущие предметы — пожалуйста, сюда, — опустил ладонь на край стола.
— Не имею.
— Сережки, — подсказал лейтенант.
Девушка отстегнула левую серьгу, швырнула на бланк протокола. Лейтенант, не подав вида, отложил ее в сторону. Застежка правой серьги не поддавалась.
— А, черт!..
— Давайте помогу, — предложила капитан Филатова. Повозившись, Юлия Георгиевна вынула из мочки и другую серьгу. Тускло блеснули дешевенькие стекляшки.
Лейтенант встал из-за стола.
— Проведите обыск, — сказал он Филатовой и вышел из камеры.
Он выкурил папиросу, мягко ступая в унтах по коридору спящего КПЗ. Пролом в девятой камере уже заделали, и в коридоре было тепло. Через некоторое время дверь следственной приоткрылась, и хулиганка сказала:
— Входите, гражданин начальник.
Девушка, одернув платье, надевала пальто. Фельдшерица, все еще бледная от ужаса, смотрела на нее, как на чумную. Работая в медицинском вытрезвителе, она насмотрелась на татуировки, но то, что она увидела на теле девушки, видимо, не поддавалось воображению.
Лейтенант взглянул на Филатову. Та указала на стол:
— Двухкопеечная монета в кармане пальто.
Следователь кивнул, сел за стол, вписал в соответствующую графу, что при личном обыске обнаружено и изъято «денег 2 коп. и серьги белого металла с бесцветными камнями, похожими на стекла»; разъяснил задержанной, что деньги и ценности будут возвращены ей при освобождении; затем спросил:
— Замечания от понятых?
— Не-е-ету, — расплылась в улыбке «указница»-хулиганка.
— Нет, — испуганно пробормотала фельдшерица.
Понятые расписались.
— Вы тоже, — обратился к задержанной лейтенант. Девушка подошла к столу и тоже расписалась. — О вашем задержании прокурор будет уведомлен в течение двадцати четырех часов, — сказал следователь. — В течение последующих сорока восьми часов он решит вопрос о вашем аресте либо освобождении. Понятно?
— Да.
Следователь встал и, обращаясь к понятым, произнес:
— Спасибо.
Фельдшерица и хулиганка вышли из камеры — первая все еще в испуге, вторая — с явным сожалением, что все уже кончилось.
— Спасибо, Юлия Георгиевна.
Филатова кивнула и тоже вышла.
26
Редозубов еще не знал о том, что полтора десятка легковых автомобилей, два автобуса-вездехода и даже та самая резервная машина — передвижная мастерская на базе ГАЗ-66, — уже растеклись от магистрали по веткам лесовозных дорог, как воздух по бронхиальному дереву; что лесосеки прочесываются поисковыми группами; что давно блокирован или — точнее — патрулируется зимник, идущий вдоль ниток газотрассы. Редозубов, конечно, надеялся, что водитель лесовоза выполнил указание в точности: достаточно оперативно доставил в отдел шкурки, мешки и Калабина и передал на словах все, что должен был передать. Более того: Редозубов знал, что тем двоим с мехами деться некуда, все равно их возьмут, пусть бы даже они и успели сесть на попутную машину. Но автомат, грозное боевое оружие, которое они, судя по рассказу Калабина, не преминут применить против кого бы то ни было, — не давал покоя, и более всего следовало опасаться за капитана Проводникова. «Ищу комиссара!»