— Мне Чиладзе велел.
— Чиладзе? — Шабалин помолчал, видимо, размышляя. — Ладно. Чиладзе я сам потом объясню. А ты в любом случае закругляйся и занимайся делом! Ищи магнитофон! Организуй розыск по горячим следам! Вот наша работа! Я сейчас еду в Нюринь, завтра к обеду постараюсь вернуться, и будем разбираться со следователями. Пора, наконец, прекратить это безобразие! А ты пока ищи! Ищи активно!
«Значит, закругляться… Ну что ж…». Редозубов взял ручку, но тут опять нахлынули сомнения. Шабалину хорошо говорить: закругляйся!.. А как? Просто сунуть исписанные листы в папку и сказать «до свиданья»? Но для чего тогда приглашали понятых? Дать им протокол на подпись? Но ведь он не закончен!.. Что же делать?..
С кухни донесся громкий голос жены молоденького пилота:
— Нет-нет, вы сидите, Тамара Михайловна! Я сама варила, сама и отнесу! Что вы будете за меня краснеть: вдруг не получилось? А милиция в кофе разбирается! В кино видали? Когда преступников ловят, литрами кофе пьют!..
Вслед за тем дверь отворилась, и в комнату быстрым шагом вошла она сама, держа перед собой чашку с дымящимся кофе; ничуть не удивившись тому, что Редозубов сидит на полу возле телефона, держа на коленях листы протокола, она поставила чашку рядом с ним на ковер, затем, подогнув колени, присела слева от Редозубова и, привалившись к нему плечом, спросила:
— Можно взглянуть, о чем вы тут пишете, товарищ следователь?
— Я не следователь, — угрюмо ответил Редозубов.
— А кто же вы? — удивилась она.
— Инспектор.
— О! — воскликнула она. — Это еще интереснее! Вы знаете, в этом есть нечто… французское!.. Вот, например, Сименон. Или, вернее, Мегрэ!..
— Да, — пробормотал Редозубов. — И обстановка тут, — он устало обвел взглядом комнату, — как в лучших домах Парижа…
Девчонка засмеялась.
— Да вы не обращайте внимания, — сказала она, — у них всегда такой ералаш! Что же вы кофе не пьете? Выпейте чашечку, инспектор! — Должно быть, само это последнее слово, вернее, то, что она может его так запросто употребить— и не в игре, не в воображаемой ситуации, а в реальной жизни, — доставляло ей огромное удовольствие. — Пожалуйста, инспектор! — Почувствовав что-то неладное, она отодвинулась от Редозубова и оглянулась.
На пороге, скрестив на груди руки, с хмуро-ироническим выражением на лице, стоял молоденький пилот. Девчонка тоже нахмурилась.
— Прошу прощения, — обращаясь к Редозубову, высокопарно произнес молоденький пилот. — Нэлл! — с легким упреком заметил он жене (ее звали Нелли). — Как-то неудобно получается: ты вдруг оставляешь хозяев…
— Ты совершенно забываешь, дорогой, — невозмутимо и чуть даже надменно возразила девчонка, — что мы здесь не в гостях, а присутствуем… на месте преступления в качестве понятых!.. И наш гражданский долг состоит не в том, чтобы развлекать хозяев, а в том, чтобы помочь инспектору!
Молоденький пилот вытаращил глаза, видимо, и не подозревая в своей супруге-девчонке столь сильно развитого чувства гражданского долга. Неизвестно, сколько еще времени продолжался бы этот изысканный диалог молодоженов, но в прихожей раздался звон колокольчиков, и через несколько секунд в комнату в сопровождении хозяев стремительно вошел капитан Чиладзе.
— Готово? — спросил он у Редозубова и, не дожидаясь ответа, поднял с пола телефон, поставил на тахту и, склонившись, набрал номер. — Кто?.. Пришли за нами машину на Карла Маркса, мы закончили… Подписали? — спросил он, кладя трубку и кивая на протокол. — Стекла где?
Редозубов, покраснев, не спеша разложил листы и сказал, запинаясь от волнения:
— Я сейчас зачитаю… может быть… будут замечания…
— Можете быть уверены, — тотчас заверил молоденький пилот, — что с моей стороны никаких замечаний не последует!
— Да, что тут зачитывать? — поддержал вертолетчик.
— Что мы в этом понимаем? — пожала плечами его жена.
Понятые подписали протокол. Таким он и ушел в дело и, естественно, вызвал затем нарекания прокурора и начальника отдела. Однако тогда, сидя в машине, присланной дежурным, и осторожно держа за края осколки стекол, Редозубов откровенно радовался, что отделался так легко.
…— Въезжайте во двор, — сказал Редозубов пожилому сержанту-водителю, когда за углом выросло двухэтажное здание райотдела с выделявшимися свежим брусом стенами пристроя, где теперь размещались паспортный стол, учебный класс и заново отделанная ленинская комната.