– Да, мне говорили.
– А почему вы едете к другу?
– Это близкий мне человек, почему я не могу к нему поехать? – огрызнулась Катя.
– Может быть, у вас иные цели визита…
Катя глубоко вздохнула и, сдержав близко подступившие слезы, ответила:
– Вы можете позвонить в клинику и узнать, есть ли у них пациент Береговой Семен Георгиевич.
– Я вам верю, проходите. Извините меня, – таможенница начала что-то объяснять про красивых русских дамочек, но Катя ее уже не слушала.
В зале прилета ждал водитель с табличкой «Сувороф Катя».
– Пожалуйста, Вашу сумку. Машина здесь недалеко. Куда мы едем?
– Клиника «Ассута».
– Вы заболели?
– Нет, не я. Еду навещать близкого человека.
– Здоровья ему! И Вам здоровья. Вы не расстраивайтесь. Все будет хорошо.
– Нет, не будет, – ответила Катя.
Больница поразила ее современным дизайном. Безупречно чистый и просторный холл больше напоминал пятизвездочный отель. Через пару минут подошел куратор.
– Добрый день, – сказал он по-русски с легким акцентом. – Екатерина Суворова?
– Да, я приехала навестить… – как можно бодрее сказала Катя, но на последнем слове сорвалась от волнения.
– Да-да, я в курсе, вы к Семену Георгиевичу. Меня зовут Ефим, можно просто Фима. Идите за мной, пожалуйста.
Они пошли по коридору, одна из стен которого была полностью стеклянной и открывала прекрасный вид на небоскребы Тель-Авива, но Катя их не замечала. Посередине коридора она остановилась и тихо спросила:
– Врачи поставили окончательный диагноз?
– Да. У Семена Георгиевича мелкоклеточный рак легких с обширным метастазированием и агрессивным течением. Последняя стадия.
– Как же это могло произойти?
– Семен Георгиевич очень много курил.
– Да, это правда.
– Конечно, это одна из причин. Если бы точно знать, как и когда рак зарождается в организме, в нашей клинике не было бы доброй четверти больных, а может, и половины. Увы, мы уже имеем дело со следствием, а не с причиной.
– Есть хоть какая-то надежда? Еще можно что-нибудь сделать?
– Сожалею, но заболевание распространяется слишком быстро.
– Сколько ему осталось? – шепотом спросила Катя.
– Дня два-три. Сочувствую.
– Он знает?
– Да, мы всегда говорим нашим пациентам правду.
Перед тем как войти в палату, Катя закрыла глаза: «Только держись. Без слез…»
– Фима, я готова.
– Семен Георгиевич! – тихонько позвал куратор, приоткрыв дверь палаты. – Можно войти?
– Да заходите же быстрей. Сколько можно на пороге топтаться!
Услышав знакомые командные нотки в голосе, Катя обрадовалась: это был голос прежнего Семена. Она засунула руки поглубже в карманы брюк, вошла в палату и тут же до боли впилась ногтями в ладони, чтобы не упасть в обморок.
В белоснежной постели лежал не Семен, а его половина или даже четверть – так высушила тело болезнь. Из капельницы по тонкой трубке беспрерывно текла прозрачная жидкость.
Семен приподнялся, хотел что-то сказать, но закашлялся с такой силой, что лицо побагровело, вена на тонкой шее набухла и пульсировала, вторя спазмам удушья. Катя испугалась, что эта вена сейчас не выдержит и лопнет. Она подбежала к кровати и взяла его за руку. Он кашлял, а она сжимала сухую ладонь самого лучшего мужчины в ее жизни. Таким стало их приветствие после долгой разлуки, и самое страшное, что ничего уже не изменить, не повернуть вспять, не исправить.
Когда приступ прошел, Семен в изнеможении откинулся на подушку. Катя села на кровать и наклонилась так близко, что он мог разглядеть морщинки вокруг глаз, а потом прижалась к его исхудавшей щеке. На миг показалось, что мир замер, и сейчас они сядут в машину и поедут по извилистому серпантину над морем. Как раньше.
Катя тихонько всхлипнула.
– Не реви! – велел он.
– Я не реву.
– Нет, ревешь, а я не люблю спать на мокрой подушке.
Катя вытерла слезы и посмотрела в окно, где на ветру покачивало молодыми листьями апельсиновое дерево, словно приветствовало ее и прощалось с Семеном. И потом, когда застелют кровать, оно также будет смотреть в окно и кивать новому пациенту клиники, а Семена уже не будет. Вообще не будет. Никогда.
Об этом «никогда» можно думать, но осознать нельзя, тем более когда человек еще смотрит на тебя с затаенной в глазах болью, дышит. Живет.
Дверь без стука открылась, в палату вошла сухопарая дама с короткой стрижкой и мелким, хищным лицом, делавшим ее похожей на грызуна.
– Катерина приехала. Что-то ты раздалась, голубушка, – вместо приветствия произнесла она.