— Эту машину бы к нам, на Звездолетный пояс…
— Целесообразно, — ответил человек, поворачиваясь, и с его безмятежно-спокойного лица взглянули на Кедрина наивные глаза.
— Так… — с расстановкой сказал Кедрин, останавливаясь и загораживая Велигаю дорогу. — Уж не станете ли вы утверждать, что и эта наша встреча всего лишь случайность?
— А что? — простодушно поинтересовался Велигай. — Вы считаете, что случайностей происходит слишком много?
— Вот именно! Как говорит наш друг Гур, эти квазислучайности…
— Может быть, наш друг Гур и прав…
— Тогда говорите!
— Хорошо, — сказал Велигай.
И вот больше не стало безмятежного и простоватого Велигая, остался спокойный, и зрелый, и зоркий человек, и на минуту Кедрину стало прохладно под его взглядом.
— Хорошо. Ты понял теперь, отчего люди умирают раньше срока?
— От страха.
— Да. Твой друг умер, когда несравненно меньше знавший человек двадцатого столетия и не подумал бы умирать. Одно знание еще не делает человека, тебе не кажется? Ну, а еще отчего? Слава, например? Он ведь мог и не умирать.
— Да.
— Просто пришлось бы еще подождать, чтобы распутать эту историю с запахом. И пусть бы мы не успели, пусть бы там погибли люди, но его никто не упрекнул бы в этом. А в смерти упрекнули — некоторые…
— Некоторые… — повторил Кедрин.
— Ты помнишь из истории: война двадцатого века…
— Конечно!
— Так вот. Помнишь, тогда люди бросались грудью на амбразуры, из которых хлестал огонь, чтобы другие могли пройти?
— Но на Земле давно не стреляют…
— И не будут стрелять. Но всегда будут в жизни человечества такие амбразуры, которые кто-то должен будет закрыть грудью, чтобы другие смогли пройти прямо, а не в обход. Слава закрыл одну из таких амбразур. Пусть небольшую… Он был из таких людей.
— Он был из команды «Джордано». Там они все такие.
— Да, мы все были такие. Но разве дело в «Джордано»?
— А разве вы тоже были там?
— Ты не знал? Я тот четвертый, который живет больше на Земле…
— Который стал академиком?
— Все ведь не могут быть академиками. Но мы стоим друг друга.
— Я работал, — неожиданно для себя сказал Кедрин и протянул Велигаю карточку с расчетами.
Глаза Велигая на секунду стали жесткими, но взгляд привычно скользнул по расчетам. Потом он протянул руку и взял у Кедрина карточку.
— Ты уже сообщил?
— Шел на связь.
— Беги. Остальное потом. — И крикнул уже вдогонку: — Седов в тебе не ошибся!
«Ты, кажется, тоже», — подумал Кедрин, но это мельком, потому что он бежал, неся в руках ставшую бесценной карточку с расчетами, в которых была разгадка природы запаха, а значит — победа над ним!
Возвращаясь в институт, к Велигаю, Кедрин подумал, что полгода назад он, сделав подобное открытие, вероятно, ощутил бы себя на десятом небе и был бы горд, как петух. Он и сейчас чувствовал радость в душе. Но это было совсем другое — это была другая радость, радость не просто за себя, а за то, что он сделал нечто важное и нужнее для других.
Кедрин застал Велигая в той самой лаборатории, где встретился с ним впервые в день смерти Андрея. Там все было, как прежде. Будто что-то могло измениться оттого, что в кресле Кедрина сидел другой человек.
Едва Кедрин вошел в лабораторию, Велигай, сидевший, как и тогда, в кресле рядом с вычислителем, обернулся и знаком попросил его пройти и сесть в кресло у стола.
Прошло, наверное, более часа, прежде чем вычислитель закончил работу. И все это время Кедрин думал: «Какими же теперь должны стать скваммеры, как удержать в пластмассе радикал, выбиваемый неизвестным излучением?» Неизвестным для него, но, может быть, не для Велигая. Ведь неспроста он то появляется на спутнике, то вдруг оказывается на Земле. Вероятно, Велигай и занимается проблемой новых скваммеров. «Вот когда приходится пожалеть, что у нас, в Приземелье, нет своих вычислительных центров!»
— Да, жаль… — незаметно для себя проговорил Кедрин.
— У нас там тоже будут свои вычислительные центры. И скоро… — сказал Велигай, подходя к Кедрину.
— Пожалуй, вы знаете, о чем я думал все это время?
— Это несложно — о скваммерах.
— Верно. И что вы думаете?
— Я думаю, что скваммеров не будет. А вы что думаете, Кедрин?
— Лететь на спутник.
— Тогда нам по пути.
— Кстати, Велигай, как вы считаете, мне здорово влетит за нарушение… за то, что работал?
— Боитесь?
Кедрин вздохнул:
— Да.
Велигай рассмеялся и похлопал Кедрина по плечу так, как здороваются по пути на смену монтажники.
— Тогда я попрошу, чтобы добавочный срок наказания разложили на нас обоих.
Они вышли из института.
Велигай тяжело влез в лодку, уселся и подождал, пока Кедрин сел рядом. Затем дал команду автопилоту.
— Скажите, Велигай… Вот там будут свои вычислительные центры. Будет стопроцентная гарантия. Да?
— Да.
— Но ведь это значит, что рано или поздно строительство и Длинных кораблей придется передать машинам.
— Да. Когда корабли пойдут однотипными сериями… Но они пойдут однотипными сериями.
— Чем же тогда Приземелье будет отличаться от Земли?
— Разве что природой. Но ведь это еще надо сделать, Кедрин.
— Да. Машины будут вытеснять нас, а мы…
— Нет, мы не будем убегать от них. Все-таки командуем-то мы и всегда будем командовать. Мы будем всегда опережать их и уходить все дальше. Туда, где еще не могут эффективно работать машины. Туда, где может только человек…
— Но в конце концов…
— А конца не будет, Кедрин, — сказал Велигай. — Мир бесконечен, к счастью… Ох, еще сколько работы для человека! А теперь дай мне поразмышлять. Мне трудно думается при ускорениях и в невесомости — неудачный организм… А сейчас полтора часа самого лучшего времени для размышлений: полет в сумерках…
— Я подожду, — согласился Кедрин. — Это хорошо: полет в сумерках…
В сумерках зажигались звезды. Лодка мерно тянула в своем лодочном эшелоне, автопилот пощелкивал и помигивал цветными огоньками. За прозрачным куполом зажглись опознавательные огни, на пульте засветился экран локатора.
Кедрин и сам задумался. Итак, в скваммерах запах объяснен. А тогда, в спутнике? Разве там была поблизости схожая пластмасса?
Да, была. Иллюминатор в крышке резервного люка.
А откуда берется это излучение? Что это за излучение?
Это пока не известно. Как всегда, установление каких-то фактов порождает новые вопросы, возникает потребность объяснить новые факты. И так без конца…
«Ничего, — подумал Кедрин. — Во всяком случае, объяснение одного факта я им везу». Пожалуй, срок наказания ему не уменьшат. Это такой народ — монтажники…
И Ирэн. Все равно без нее он не может. Он готов сказать это всем и каждому. Если бы не она, он так и остался бы на Земле.
— Да, — негромко сказал Велигай.
— Вы… следите за моими мыслями?
— Немного, — сказал Велигай.
— Тогда скажите, бывают ли полосы несчастий?
— Сформулируй точнее…
— Одно несчастье за другим. Что это значит? Люди страдают от этого запаха. Гибнет, как бы то ни было, но гибнет Слава Холодовский, а еще до этого летит реактор у Лобова. Почему такая система?
— Полоса несчастий, гм… — пробормотал Велигай. — Давнее определение… Я думаю, что это означает наш очередной шаг вперед.
— Почему?
— Потому, что когда вы входите в темную комнату, вам еще не ясно, на что там можно наткнуться, обо что ушибиться, что опрокинуть на себя. Это станет ясно, если зажечь свет. Но чтобы зажечь свет, надо войти в комнату. А она темна, и тот фонарик, которым мы ее предварительно освещаем, нам помогает не всегда. Ну, и мы натыкаемся на что-то…
— Но ведь явления совершенно разные, и все же…
— Явления одного порядка, — задумчиво сказал Велигай. — И то и другое — влияние неизвестных излучений. Реактор у Лобова полетел, вернее всего, потому, что автоматика вышла из-под контроля. Вам не надо рассказывать, сколь тонкой была настройка этих автоматов. Кстати, это наша вина — всегда надо предусматривать и неизвестные сегодня факторы, мы это иногда упускаем из виду. Вот такой фактор и вмешался, очевидно…