По коридору шел навстречу мужчина в форме офицера милиции. Так как все остальные вокруг были тут в штатском, авторы его узнали. Это был, конечно, заместитель Марков.
— Леонид Михайлович, — произнес он энергично, — зайдите с делом Маргасова.
И четко пошагал дальше, подтянутый и бодрый. Зубов привел гостей в кабинет.
— Я скоро вернусь. Сплавлю Маркичу бумаги — и свободен… В дверях он задержался и спросил.
— Случайно вам не известно, скоро ли «Дом Семеновых» выйдет на экран?
Авторы переглянулись: в «Доме Семеновых» снималась знакомая им актриса.
— Придется еще поработать, — сказал автор первый и похлопал по рукописи, когда они остались вдвоем.
— М-да, — согласился автор второй.
За дверью послышались грузные шаги. Дверь приоткрылась, и появился Михеев. Он взглянул на них с каким-то подозрением и сказал:
— У вас, как видно, нелегкая работа. Дело в том, что я когда-то учился на инженера-полиграфиста. На инженера, — подчеркнул он, остановился в дверях и добавил: — Толковый парень этот Зубов. Вообще-то он подоспел вовремя. Крепко я засел тогда на даче. Связи нет. Хоть кричи в окно прохожим.
Он кашлянул неловко, не зная, что еще сказать.
— Что ж, заходите еще. Буду рад, — произнес он несколько неуверенно и было закрыл дверь за собой.
— Минуточку, Серафим Петрович! — крикнул автор первый. Голова Михеева появилась вновь. Михеев смотрел обеспокоенно.
— Послушайте, уж как-то принято описывать счастливый конец, — сказал автор первый. — Что можно написать о Нине в этаком разрезе?
Автор второй закивал энергично, оказывая поддержку.
— Ну напишите, мол, деньги вернули родителю. Все почти, — сказал Михеев растерянно и добавил: — Придумайте что-нибудь. Сдала экзамены. И может, кто знает, вышла замуж.
Он посмотрел вопросительно на одного автора, потом на второго и очень осторожно затворил дверь. Потом за дверью было тихо: очевидно, Михеев отошел на цыпочках.
Кир. БУЛЫЧЕВ
КОГДА ВЫМЕРЛИ ДИНОЗАВРЫ
В этом доме был современный лифт с голубыми самозакрывающимися дверями. Между створками была щель, настолько широкая, что можно было увидеть освещенную белую стену кабины и современный плафон год потолком. Но влезть в щель было нельзя. Не только Полякову, но даже и мне, хоть я в два раза тоньше.
— Какой этаж? — спросил Поляков.
— Десятый, Николай Николаич, — сказал я.
— А другой лифт есть?
— Нет другого. Может, я поднимусь, а вы постепенно ко мне присоединитесь?
— Как так постепенно? — спросил Ник-Ник. — Тебе одному нельзя. Он с тобой и разговаривать не будет.
Ник-Ник тяжело вздохнул и почему-то расстегнул пиджак. Я бы отлично управился и без своего шефа, но когда из лаборатории принесли глянцевые, тринадцать на восемнадцать, отпечатки, то принесли их не мне, а прямо к нему в кабинет, он меня тут же вызвал, и я впервые увидел их живописно разбросанными по столу Ник-Ника.
— Ты заказывал лаборатории печатать? — спросил он.
— Я.
— А что на них, знаешь?
— Нет. Мне Грисман пленки прислал, я думал, может, что срочное, вот и отдал. Ведь по нашему отделу.
Я старался краем глаза разглядеть, что там Грисман наснимал такого, что лаборант притащил прямо к Ник-Нику в кабинет. Может, запечатлел местных девчат на память и сейчас произойдет неприятный для меня разговор?
— Где письмо? — спросил Ник-Ник.
— Какое письмо?
— С пленками письмо от Грисмана было?
— Не было никакого письма, Николай Николаич, — ответил я.
— Что же это такое? Присылает фотокорреспондент пленки, и к ним ни письма, ничего? Может, он и не хотел, чтобы их проявляли? Может, он хотел, чтобы их прямо в таком виде в музей отдали? Он где?
— Вы же знаете, на Саянах, в Парыкских болотах, там скелеты ящеров нашли. Сами же ему командировку подписывали.
— Что он ДОЛЖЕН быть в Парыке, это я знаю, а вот где он в самом деле, не знаю.
Поляков сгреб фотографии в кучу.
Я воспользовался передышкой, чтобы убийственно посмотреть на лаборанта Леву. Чего-чего, а такого предательства я от него не ожидал. У Левы были обалдевшие глаза, и он, по-моему, даже не понял, что я смотрю на него убийственно. Из-под широкой ладони редактора выглядывали уголки фотографий, и по уголкам ни о чем догадаться было нельзя.
— Пленки где? — спросил Поляков у Левы.
— В лаборатории остались.
— Быстро принеси, одна нога здесь, другая там. Как ты мог их оставить?
Дело серьезное, понял я.
Поляков постучал ладонью по отпечаткам, потом поправил массивные очки.
— Так, — сказал он ехидно, — когда вымерли динозавры?
— Что?
— Когда, спрашиваю, динозавры вымерли? Давно? Отвечай, ты же отдел науки.
— В верхнем меловом периоде, — сказал я.
— Вот-вот, и я так думаю, — сказал Ник-Ник. — А вот твой Грисман так не думает. Что же теперь делать?
— Знаете что, объясните мне, пожалуйста, — сказал я. — Ведь поймите мое положение…
— А я разве не рассказал? Я-то думал, что вы это на пару с Грисманом придумали, меня, старика, разыграть хотели.
Поляков провел ладонью по столу, и фотографии, прижатые к его поверхности, подъехали ко мне.
— Ты садись, — сказал мне редактор, — в ногах правды нет.
Я правильно сделал, что послушался Ник-Ника и сел раньше, чем взглянул на фотографии. Потому что фотографии были хорошие, качественные, некоторые на контражуре, с достаточной глубиной. Хоть тут же, без ретуши, ставь в номер. Но в номер их поставить было нельзя. Ни один уважающий себя редактор не сделал бы этого. На фотографиях были изображены динозавры. Динозавры в болоте, динозавры на фоне далеких гор, динозавры, лежащие на берегу. Самые обычные громадные длинношеие динозавры из учебника палеонтологии или из популярного труда «Прошлое Земли».
Я перебирал отпечатки, раскидывал их веером, как колоду карт, даже переворачивал на другую сторону в тщетной надежде увидеть объяснительные подписи на обороте.
— Трюк? — донесся до меня издалека голос Полякова. В голосе звучало искреннее сочувствие. Видно, мое изумление было достаточно очевидным.
— Что трюк? — спросил я. — Это? Это не трюк. Ведь чтобы снять динозавра, надо иметь динозавра. Хотя бы искусственного, чучело, муляж. А откуда у него в лесу, в болоте, динозавры?
— Вот и я думаю, — сказал Поляков.
В дверь ворвался Лева, неся, как ядовитую змею за хвост, развевающуюся пленку.
— Она, — сказал он, — цела и невредима, а то вы сказали, и я заволновался.
За Левой в кабинет вошли Куликов и Галя, наша секретарша. Они встали за моей спиной, и ясно было, что не уйдут, пока тайна не разрешится.
— Ты на меня не того, — шепнул мне Лева, — я не мог, такое дело.
— Ладно, потом поговорим, — сказал я, не в силах оторвать глаз от блестящих глянцевых шей динозавров.
— Ты что ж, думаешь, — продолжал между тем Поляков, не глядя на нас. — Ты думаешь, я сейчас вот так и скажу: в номер. Нет, я этого не скажу.
Поляков аккуратно смотал пленку и, оторвав листок перекидного календаря, завернул ее в бумагу. Потом положил во внутренний карман пиджака.
— Николай Николаич, — сказал я. — Голову даю на отсечение, это настоящие снимки. Посмотрите на задний план, и дымка и все тут…
— Что советуешь? — спросил Поляков. И сам ответил: — Нужен специалист.
В кабинет между тем вошло еще человек пять из редакции. Сенсации быстро распространяются в журналистском мире.
— Кошкину позвонить надо, — сказал Сергеев из отдела литературы.
— Только не Кошкину, — ответил я, — Кошкин у Еремина в экспедиции ведал кадрами и хозяйством, а потом брошюру написал. А сам ничего не знает. Лучше самому Еремину. Хотя его сейчас нет в городе. У меня есть домашний телефон Ганковского. Если он здоров, это самый подходящий человек.
— Звони, — сказал Ник-Ник, пододвигая ко мне телефон.
Фотографии Грисмана летали по комнате из рук в руки, и кабинет был наполнен шепотом и шуршанием.