Они успели кончить еще до того, как их предупредили об опасности. Я заключил это по их растерянным позам, когда они, выпрямившись, на минуту застыли друг против друга. Вдруг их головы как по команде резко повернулись, словно до них донесся звонок, предупреждавший о его возвращении. И они мгновенно выскользнули из квартиры.
Я не был особенно разочарован, я ждал, что кончится именно так. Интуиция подсказывала мне, что они не найдут ничего инкриминирующего. Ведь там же не было сундука.
Он вошел, держа в объятиях огромный пакет из коричневой бумаги. Я внимательно следил за тем, не обнаружит ли он, что в его отсутствие кто-то там побывал. Видимо, он так ничего и не заметил.
Остаток ночи он провел дома. Иногда он прикладывался к бутылке: я видел, как, сидя у окна, он время от времени подносил ко рту руку, впрочем, не так уж часто Он, видно, хорошо владел собой — теперь-то ему дышалось легче, когда там уже не было сундука.
Наблюдая за ним сквозь ночной мрак, я продолжал размышлять: «Почему он не уходит? Если мое предположение правильно — а в этом я не сомневался, — почему, совершив это, он не трогается с места?..» На этот вопрос ответить было нетрудно: потому что он еще не знает, что за ним следят. Он считает, что ему незачем торопиться. Исчезнуть сразу же после нее гораздо опаснее, чем пробыть там еще какое-то время.
Ночь тянулась бесконечно. Я ждал звонка от Война. Он позвонил позже, чем я рассчитывал. Я в темноте снял трубку. Как раз в этот момент Торвальд собирался лечь спать. Покинув то место в кухне, где он до этого сидел и пил, он выключил свет. Зажег свет в гостиной. Потом принялся вытаскивать из брюк край рубашки. В ухе у меня раздавался голос Война, а глаза мои ни на секунду не упускали из виду того, другого. Расположение сил по треугольнику.
— Алло, Джефф! Послушай, полная неудача. Мы обыскали квартиру, когда он выходил…
Я чуть было не сказал «знаю, я ведь это видел», но вовремя прикусил язык.
— …и ровным счетом ничего не нашли. Но… — он остановился, как бы собираясь сообщить что-то важное. Я с нетерпением ждал, что он скажет.
— Внизу, в его почтовом ящике мы нашли открытку. Выудили ее через прорезь согнутой булавкой…
— И?
— И оказалось, что это открытка от его жены, посланная только вчера с какой-то фермы. Сейчас прочту тебе копию: «Доехала прекрасно. Чувствую себя немного лучше. Целую. Анна».
Я сказал едва слышно, но с прежним упрямством:
— По твоим словам, она написана только вчера. Чем ты это докажешь? Какая дата на штемпеле?
Он возмущенно крякнул. В мои адрес, а не по поводу открытки:
— Штемпель смазан. Намок с краю, и чернила расплылись.
— Смазан полностью?
— Только год и число, — признал он. — Час и месяц видны отчетливо. Август. И восемь тридцать вечера, когда она была отправлена.
На сей раз возмущенно крякнул я.
— Август, восемь тридцать вечера — 1937, 1939 или 1942 года. И ты ничем не можешь доказать, как она попала в этот почтовый ящик — из сумки почтальона или из недр письменного стола!
— Кончай это, Джефф, — сказал он. — Ты уже зарвался.
Не знаю, что бы я на это ответил, если бы в тот момент мои глаза не были прикованы к окнам гостиной Торвальда. Пусть я в этом и не признался, почтовая открытка все-таки ошеломила меня. Но я смотрел туда. Как только он снял рубашку, там погас свет. Но он не зажегся в спальне. Где-то внизу, как бы на уровне кресла или дивана, вспыхнула спичка. В спальне стояли две незанятые кровати, а он все-таки остался в другой комнате.
— Войн, — звонким голосом произнес я, — плевать я хотел на твои открытки с того света. Я еще раз заявляю, что этот человек прикончил свою жену! Проследи сундук, который он отправил. А когда доберешься;э него — открой. Я уверен, что ты найдешь ее там!
И я повесил трубку, не дожидаясь, пока он сообщит, что он намерен делать дальше. Он не стал тут же перезванивать, и я заподозрил, что, несмотря на свой скептицизм, он все-таки на-мотаА мои слова на ус.
Я провел у окна всю ночь, точно часовой, охраняющий приговоренного к смерти. После первой вспышки спичка загоралась еще дважды, примерно с получасовым интервалом. И все. Возможно, он заснул. А может, и нет. Мне необходимо было немного поспать самому. И в пламенеющем зареве восходящего солнца я, наконец, сдался. Все свои дела он провернул бы под покровом тьмы, не дожидаясь дневного света. В ближайшие несколько часов вряд ли произойдет что-нибудь новое. Да и что ему нужно было делать? Ничего, только затаиться и ждать, пока само собой не пролетит спасительное время.
Когда Сэм разбудил меня, мне показалось, что я спал всего лишь пять минут, однако уже был полдень. Я раздраженно заворчал:
— Ты что, разве не заметил моей записки? Ведь я специально приколол ее на виду, чтобы ты дал мне выспаться.
— Заметить-то заметил, но тут пришел ваш старый приятель инспектор Войн. И я подумал, что вам…
На этот раз Войн явился собственной персоной. Он вошел в комнату вслед за Сэмом без приглашения и без особой сердечности в выражении лица.
Чтобы избавиться от Сэма, я сказал:
— Ступай разбей там на сковородку парочку яиц.
— Джефф, куда ты гнешь, вешая на меня такое дело? — возбужденным металлическим голосом начал Войн. — Я оказался по твоей милости в дурацком положении, рассылая во все стороны своих людей в погоне за какой-то химерой. Спасибо, что я не завяз в этом еще больше — не арестовал того парня и не притянул его к допросу.
— Ах так, значит, ты считаешь, что этого не нужно? — сухо спросил я.
Взгляд, которым он смерил меня, был достаточно красноречив.
— Тебе хорошо известно, что в отделе я не один. Там есть люди повыше меня, перед которыми я отчитываюсь в своих действиях. Красиво это выглядит, когда я за счет отдела на полдня посылаю одного из своих ребят прокатиться на поезде на какой-то забытый богом полустанок…
— Значит, вы нашли сундук?
— Мы выследили его через транспортную контору, — твердым, как скала, голосом ответил он.
— И открыли?
— Мы сделали больше. Мы связались с несколькими расположенными поблизости фермами, и миссис Торвальд приехала на станцию с одной из них и открыла сундук сама, своим собственным ключом!
Мало кто удостаивался от своего старого друга такого взгляда, какой выпал сейчас на мою долю. Уже у двери, прямой, как винтовочный ствол, он произнес:
— Забудем об этом, хорошо? Так будет лучше для нас обоих. Ты не в себе, а я несколько издержал свои карманные деньги, время и терпение. Если ты когда-нибудь захочешь мне позвонить, с удовольствием дам тебе мой домашний телефон.
И за ним — трррах! — захлопнулась дверь.
После его столь стремительного ухода мой онемевший рассудок минут десять пребывал как бы в тисках смирительной рубашки.
Потом он стал судорожно высвобождаться. Провались она пропадом, эта полиция! Пусть я не могу доказать это им, зато я как-нибудь сумею доказать это самому себе. Или я прав, или я ошибаюсь. Оружие он припас против них. А я нападу на него с тыла.
Я позвал Сэма.
— Куда девалась подзорная труба, которой мы пользовались в этом сезоне, когда бездельничали на яхте?
Он нашел трубу и притащил мне, предварительно подышав на нее и протерев рукавом. Пока я положил ее себе на колени. Взяв листок бумаги и карандаш, я написал пять слов: «Ч то вы с н е ю с д е л а л и?»…
Я запечатал листок в конверт, но не надписал его.
— А теперь ты должен кое-что сделать, да побыстрее, — сказал я Сэму. — Возьми вот это, отправляйся в тот дом, поднимись на четвертый этаж и просунь это под дверь квартиры, что выходит во двор. Ты парень проворный, во всяком случае был таким раньше. Посмотрим, достаточно ли ты проворен, чтобы на этом не попасться. Когда потом спустишься вниз, легонько ткни пальцем в наружный звонок, чтобы привлечь внимание.
Он приоткрыл было рот.
— И не задавай никаких вопросов, понятно? Я не шучу.