— Рассеянный у вас вор, — сказал сыщик, глядя в потолок. — Как говорится, не из удачливых. Сперва он что-то у кого-то крадет и теряет у Нэдвеев. Потом он крадет у Нэдвеев и теряет у Крэйлов. Кстати, что он украл у леди Крэйл?
Сыщик был кругленький, лысый, а лицо у него странно морщилось, так что нельзя было понять, улыбается он или нет. Но его собеседнице и в голову бы не пришло, что он смеется над ней.
— Вот именно! — победоносно воскликнула она. — Мои слова! От меня абсолютно все скрывают. Они какие-то уклончивые… Даже леди Крэйл говорит: «Наверное, что-нибудь украл. Иначе зачем ему скрываться?» А Нэдвей просто молчат. Сколько раз я им повторяла: «Не щадите меня, я выдержу». В конце концов имею же я право узнать, обокрали меня или нет!
— Может быть, им будет легче, — сказал сыщик, — если вы сами подскажете, что у вас украли. Удивительно странное дело! Никак не могу выяснить, кто чего лишился. Допустим, было две кражи. Допустим, что их совершил один и тот же человек. Мы называем его грабителем, потому что он оставляет у потерпевших незнакомые им вещи. Ни одна из этих вещей, насколько мне известно, не принадлежит тем, кого он посетил, — вам, например.
— Откуда мне знать? — сказала леди и недоуменно повела рукой. — Никто мне не скажет. От меня все…
— Простите, — сказал м-р Прайс, на этот раз твердо. — Кому же знать, как не вам? Украли у вас хоть что-нибудь? Украли что-нибудь у вашей соседки?
— Разве она заметит? — с внезапной желчностью сказала м-с Маубри. — При ее рассеянности…
— Та-ак… — задумчиво кивнул сыщик. — Леди Крэйл не способна заметить, обокрали ее или нет. Насколько я понял, вы тоже.
И раньше, чем до нее дошло, как ее оскорбили, прибавил:
— А мне говорили, что она умная женщина, общественный деятель и прочее.
— Ах, господи, конечно, она умеет устраивать всякие митинги! — поморщилась викторианка. — Возьмите, например, ее лигу «Долой табак» или эту дискуссию о том, что считать наркотиком, а что лекарством. Но у себя дома она абсолютно ничего не замечает.
— А мужа она замечает? — поинтересовался Прайс. — Кажется, в свое время он слыл интересным собеседником. Говорят, он сильно пострадал на одном займе… Да и жене, конечно, не платят за борьбу с табаком. Следовательно, они люди бедные, хоть и древнего рода. Как же они не заметили, все ли у них цело?
Он помолчал, подумал и вдруг сказал резким, как выстрел, тоном:
— Что именно они нашли, когда взломщик исчез?
— Кажется, только сигары, — отвечала м-с Маубри. — Очень много сигар. Там была карточка Нэдвея, вот мы и решили…
— Да, да, — сказал Прайс. — Что ж этот вор еще украл у Нэдвеев? Надеюсь, вы понимаете, что я не смогу помочь вам, если мы оба не будем откровенны. Ваша племянница — секретарь м-ра Нэдвея-старшего. Смею предположить, что она пошла на это, потому что ей надо зарабатывать.
— Я была против, — сказала м-с Маубри. — Служить у таких людей! Но что вы хотите? Эти социалисты нас абсолютно обобрали.
— Конечно, конечно, — согласился сыщик, рассеянно кивая, и снова уставился в потолок, словно унесся мыслью за тысячи миль. Наконец он сказал:
— Когда мы смотрим на картину, мы не думаем о конкретных, знакомых людях. Попробуем и сейчас представить себе, что говорим о чужих. Одна девушка выросла в роскоши и привыкла к красивым вещам. Потом ей пришлось жить скучно и просто — выхода у нее не было. Ей платит жалованье черствый старик, и ей не на что надеяться. А вот еще один сюжет. Светский человек привык жить широко, а живет более чем скромно. Он обеднел, да и жена-пуританка не терпит невинных радостей, особенно табака. Вам это ни о чем не говорит?
— Нет, — сказала м-с Маубри и встала, шурша платьем. — Все это в высшей степени странно. Не понимаю, что вы имеете в виду.
— Да, непрактичный этот вор… — сказал сыщик. — Если бы он знал, на что идет, он бы обронил два фермуара.
М-с Мильтон-Маубри отряхнула со своих ног прах и пыль конторы и отправилась за утешением в другие места. А м-р Прайс подошел к телефону, улыбаясь так, словно он скрывал улыбку от самого себя, позвонил другу в Скотланд-Ярд и долго, обстоятельно говорил с ним о карманных кражах, который участились с недавних пор в беднейших кварталах Лондона. Как ни странно, повесив трубку, м-р Прайс записал новые сведения на том же листке, на котором он делал заметки во время беседы с м-с Маубри.