В полях то там, то тут паслись коровы и лошади, и многие из них были вымазаны йодом. Наконец около одной из палаток Красного Креста доктор увидел маленькую Хелен Килрайн, она сидела у входа в палатку, держа в руках кошку.
— Здравствуй, моя девочка, — сказал доктор, и сердце у него сжалось. — Понравился твоей киске торнадо?
— Нисколько.
— Что же она делала?
— Она мяукала.
— Ах вот как.
— Она хотела убежать, но я прижала ее к себе, а она меня исцарапала — видишь?
Он тревожно и пристально взглянул на нее.
— Кто же заботится о тебе?
— Сестры из Красного Креста и миссис Уэллс, — ответила Хелен. — Моего папу ранило. Он заслонил собой меня, и меня не тронуло нисколечко. А я заслонила собой киску. Папа в госпитале в Бирмингеме. Наверное, он скоро вернется и построит для нас с киской новый дом.
Доктор молчал. Он знал, что ее отец уже не построит ей нового дома: он умер этим утром. Она осталась одна, но она этого не знала. Вокруг нее простирался мир, темный и равнодушным.
Он спросил:
— У тебя есть какие-нибудь родственники, Хелен?
Она подняла к нему доверчиво свою славную мордочку и сказала:
— Я не знаю.
— Но ведь у тебя есть киска, правда?
— Да, но это только киска, — возразила она тихо и, тут же устыдясь, прижала кошку к себе.
— Она, наверное, доставляет тебе много хлопот?
— Ну что ты, — сказала она поспешно. — Какие же это хлопоты? Она даже и не ест ничего почти.
Доктор опустил было руку в карман, но передумал.
— Миленькая, я скоро вернусь, сегодня же. А ты как следует смотри за своей киской, ладно?
— Конечно, — просто ответила девочка.
Доктор поехал дальше и остановился у дома, который чудом уцелел. Уолт Капе, хозяин этого дома, чистил ружье на переднем крыльце.
— Что вы делаете, Уолт? Хотите застрелить следующий торнадо?
— Следующего не будет.
— Как знать. Посмотрите-ка на небо. Что-то слишком быстро темнеет.
— Нет, на ближайшую сотню лет даю гарантию, — усмехнулся Уолт и щелкнул затвором ружья. — Это для бандитов. Их за эти дни развелось больше чем надо. А черномазых среди них, заметьте, не так уж много. Пожалуйста, если будете в городе, попросите прислать нам несколько полицейских.
— Обязательно покрошу. А вы, я вижу, совсем не пострадали.
— Слава богу, нет. Мы все шестеро были дома и остались целы и невредимы. Торнадо отхватил у нас одну курицу и, возможно, до сих пор гонит ее где-нибудь по дорогам.
Доктор поехал в город. Он чувствовал какое-то странное возбуждение и не мог понять, в чем дело. «Вероятно, от погоды, — решил он. — Что-то похожее творилось со мной и в прошлую субботу».
В течение последнего месяца у него время от времени возникало желание уехать. Когда-то он надеялся найти в этих краях тишину и покой. Жизненная энергия, в свое время поднявшая его над средой, стала истощаться, и он вернулся на родину, чтобы наблюдать в тишине, как вращается Земля, чтобы жить простой и ясной жизнью среди простых людей, которых он любил. Тишина! Он понимал, что недавняя ссора с семьей брата не пройдет бесследно, с того момента все здесь переменилось, и этого уже не забыть. Он видел, как эти мирные долины превратились в поля смерти и ужаса. Здесь больше нет покоя. Надо бежать!
Он увидел Бутча Джаннея, идущего по направлению к городу.
— Я шел к вам, — сказал Бутч хмуро. — Все-таки вы оперировали Пинки, не так ли?
— Садись в машину… Да, я оперировал Пинки. Откуда ты знаешь?
— Нам сказал Бехрер.
Он быстро искоса взглянул на доктора, и тот уловил этот подозрительный взгляд.
— Говорят, он и дня не протянет.
— Я очень сочувствую твоей матери.
Бутч неприятно засмеялся.
— Да, вы сочувствуете…
— Я сказал, что сочувствую твоей матери, — повторил доктор резко.
— Я слышал, что вы сказали.
Некоторое время они ехали молча.
Становилось темней, где-то вдалеке, к югу, слышались слабые раскаты грома.
— Я надеюсь, — Бутч сузил глаза, — вы по крайней мере не были пьяны, когда оперировали Пинки?
— Видишь ли, Бутч, — очень медленно начал доктор, — это я сыграл с вами грязную шутку, это я пригласил сюда своего старого друга — Торнадо.
Ответа не последовало. Доктор обернулся. Лицо Бутча смертельно побледнело, рот широко раскрылся, глаза устремились в одну точку. Он пытался сказать что-то, но только протянул руку вперед, и тогда доктор увидел.
Огромная куполообразная черная туча заслонила небо в полумиле от них и, надвигаясь, все расширялась и расширялась а вслед за ней, обгоняя ее, уже мчался со свистом и завыванием сильный ветер.
— Он возвращается, — выдохнул доктор.
Резко нажав на акселератор, он направил машину к железному мосту через реку Бинбигрик. Через поля сотни людей бежала в том же направлении. Доехав до моста, он выскочил из машины и схватил Бутча за рукав.
— Вылезай же, да вылезай же ты, болван!
Тотчас же они очутились среди людей, беспорядочно толпившихся под мостом.
— Неужели он снова придет сюда?
— Нет, нет, он уходит, заворачивает!
— Нам пришлось бросить дедушку!
— О господи Иисусе, спаси, спаси меня! Спаси меня! Помоги мне!
— Боже, спаси мою душу!
Снова порыв ветра, такой пронзительный, что у доктора побежали мурашки по коже. И вдруг неожиданно в наступившей тишине хлынул ливень. Доктор подошел к краю моста и выглянул наружу.
— Все прошло, — сказал он, — нас захватило только краем. Центр оказался где-то далеко справа.
Он огляделся вокруг, теперь можно было даже различить предметы — кустарник, низкие деревья, бревна и невспаханные поля. Он вышел из-под моста и достал часы, стараясь разглядеть, сколько же было времени, но стена дождя была настолько плотной, что ему это не удалось.
Он промок до костей и снова забрался под мост.
Бутч лежал в самом дальнем углу, дрожа всем телом. Доктор стал трясти его:
— Ураган двинулся в направлении вашего дома! — прокричал он. — Возьми себя в руки! Кто остался дома?
— Никого там нет, — пробурчал Бутч. — Они все в госпитале у Пинки.
Ливень медленно и незаметно превращался в град: сначала редкие, маленькие дробинки, затем более крупные, все крупнее и крупнее, пока удары града о железную поверхность моста не превратились в оглушающую, непрерывную, все нарастающую барабанную дробь.
Люди под мостом, чувствовавшие себя приговоренными, стали постепенно приходить в себя. То тут, то там слышались вспышки смеха, сначала тихого, но незаметно переходящего а истерику. Напряжение, доведенное до предела, прорвалось в оглушительном, все нарастающем хохоте, недостойном и бессмысленном. Даже доктор почувствовал, что готов так же дико захохотать, как они.
— Это хуже стихийного бедствия, — сказал он себе строго. — Это становится невыносимым.
IV
Больше в эту весну торнадо не суждено было посетить Алабаму. Второй торнадо (в народе считали, что это был все тот же, первый, которому вздумалось вернуться назад, ибо для жителей графства Чилтон торнадо стал одушевленной силой, определенной, как языческий бог) разрушил около дюжины домов, и среди них дом Джина Джаннея, и поранил около 30 человек. Но на этот раз, возможно, потому, что каждый уже выработал собственный план защиты, смертельных случаев не было. Напоследок торнадо драматически раскланялся — целиком снес главную улицу города Бендинга, сорвал телефонные провода и разрушил фасады трех магазинов, включая аптеку доктора Джаннея. Через неделю появились новые дома, построенные из обломков старых; и к концу длинного и буйного лета в Алабаме новая трава зазеленеет на свежих могилах. Но пройдет еще немало лет, прежде чем люди этих краев перестанут отсчитывать события как случившиеся «до прихода торнадо» или «после прихода торнадо», а во многих семьях благополучие и счастье было утеряно навсегда.