— Что случилось? — встревоженно спросил он.
Я с горечью и отнюдь не стесняясь в выражениях объяснил ему, что именно произошло.
— Он улетел в будущее, — заключил полковник. — Ни его, ни машины мы никогда больше не увидим.
— В будущее?
— Да. Скорее всего туда, — сказал полковник. — Иначе это никак не объяснишь. Сначала я думал, что Джордж установил контакт с «летающим блюдцем», но я ошибался. Незнакомец, должно быть, путешественник из будущего. Видимо, вы были правы в отношении его языка. Это новая семантика, своего рода стенографический язык, составленный из основополагающих звуковых комбинаций. Мне кажется, такой язык можно создать искусственно, но это потребует много времени. Вероятно, он возник или был позаимствован, когда их раса отправилась к звездам — знаете, своего рода универсальным язык, вроде языка знаков некоторых индейских племен…
— Но ведь тогда выходит, что и дядюшка Джордж путешествовал во времени! — запротестовал я. — Да у него не хватит ума и…
— Послушайте, — остановил меня полковник, — для того, чтобы путешествовать во времени, возможно, вообще ничего не нужно знать. Может быть, человек просто должен что-то почувствовать или быть в соответствующем настроении. Не исключено, что во всем мире найдется лишь один человек, способный испытывать подобные чувства…
— Но, полковник, это же абсурд. Допустим, хотя бы чисто теоретически, что Джордж действительно побывал в будущем. Но почему люди будущего выбрасывали свои вещи, почему там была эта самая куча?
— Откуда мне знать, — сказал полковник. — Точнее, я но могу ручаться, но у меня есть одна теория.
Он подождал, пока я не спрошу, в чем же она заключается, но так как я молчал, начал сам:
— У нас было много разговоров относительно контактов с другими цивилизациями, которые рассеяны в космосе, и даже проводились специальные прослушивания космоса в надежде поймать сигналы, посланные разумными существами. Пока их не удалось принять, и, возможно, что мы их вообще никогда не услышим, так как отрезок времени, в течение которого цивилизация является технологической, может оказаться очень коротким.
Я покачал головой:
— Но пойму, к чему вы ведете. Какое отношение то, что произошло в Уиллоу-Гроув, имеет к сигналам из космоса?
— Согласен, возможно, не такое уж большое, если не считать того, что, если контакт когда-либо и состоится, он должен иметь место с технологически развитой расой, подобной нашей. Существует немало социологов, которые утверждают, что технологическая фаза любого общества сама себя изживает или же создает такие условия, против которых восстают люди, или, наконец, приводит к тому, что интерес общества перемещается от технологии к другим вопросам, и…
— Минуточку, — прервал я. — Вы хотите сказать, что та куча разного добра, которую видел Джордж, — это результат того, что человеческая раса в далеком будущем отвергла технологическое общество, выбросив различные продукты техники? Но ведь так не может быть. Если даже это произойдет, то процесс отказа будет носить постепенный характер, постепенное отмирание техники и всех ее атрибутов. Люди просто не могут в один прекрасный день решить, что техника им больше не нужна, и начать выбрасывать всевозможные отличные и полезные вещи…
— И все же это возможно, — сумрачно произнес полковник. — Это могло быть в том случае, если отказ явился результатом религиозного движения. Незнакомец, видимо, как раз и был одним из их евангелистских проповедников. Посмотрите, что он натворил здесь за такое короткое время. Пишущие машинки, радиоприемники, телевизоры, пылесосы, сваленные в кучу у памятника, — это же все продукты технологии.
— А как быть с картиной и ведром алмазов? — возразил я. — Они-то не являются техническими изделиями.
Мы оба сразу же замолчали и уставились друг на друга в сгустившейся темноте. Нам одновременно пришла мысль, насколько глупо было стоять и спорить просто ради спора.
— Не знаю, — пожал плечами полковник Рейнольдс. — Я только высказал предположение. Машина, конечно, пропала навсегда, как и все, что Джордж сложил на ее заднем сиденье. Но кое-что все же у нас осталось…
Один из двух полицейских, оставленных сторожить машину, в течение всего нашего разговора находился рядом и внимательно прислушивался к нему.
— Простите, что позволяю себе вмешаться, — запинаясь, сказал он. — От всего этого добра ничего не осталось. Оно все пропало.
— Все пропало! — в отчаянии закричал я. — И картина и алмазы?! Но ведь я же специально сказал Чету, чтобы он принял…