Конечно, несколько десятков общих понятий у них нашлось. Учитель оказался прав — существуют вещи, непреложные для любого разума, в каком бы уголке вселенной он ни возник и как бы он ни отличался от человеческого: простые числа, закон сложений скоростей, формула Эйнштейна, связывающая массу с энергией… Но это были ничтожные островки в море неведомого.
Весь человеческий опыт, собранный в серебристый сгусток, оказался недостаточным, чтобы понять то, что неустанно пытался сообщить Розовый шар.
Серебристый с трудом удерживался на предельном режиме. Это было балансирование на краю пропасти. Каждый час термопара посылала в Центральный мозг импульс о том, что температура «крови», омывающей логические ячейки, — температура сжиженного гелия — поднялась еще на тысячу градусов. Но мозг оставался глух к этим тревожным сигналам. Все ячейки продолжали титаническую работу по дешифровке сигналов, испускаемых Розовым шаром.
Вот когда сказался характер того, кто по праву считался создателем серебристого посланца! За долгие годы воля ученого, его фанатичность, штурмом берущая преграды на пути к цели, не могли не наложить отпечаток на чуткие логические системы Серебристого.
Розовый шар проделывал странные эволюции: он то волчком кружился на одном месте, то подпрыгивал, то вращался вокруг Серебристого. Но, может быть, такое поведение было для Розового нормой? Этого электронный мозг Серебристого не знал, поскольку они так и не сумели выработать общий язык.
Они медленно двигались по выжженной всхолмленной равнине — одинаковые по внешнему виду, но такие бесконечно разные, — руки двух разумных миров, протянутые для первого рукопожатия. Последуют ли за первой попыткой контакта другие, более решительные? Кто мог сейчас ответить на этот вопрос?
Когда на бесцельном пути двух шаров встретился широкий кратер, оба, не сговариваясь, нырнули в черную пропасть, зубцы которой были озарены рассветными лучами сурового здешнего солнца — звезды Эпсилон Эридана. Идея была ясна: для того чтобы сосредоточиться на взаимном общении, нужно было по возможности свести к нулю все внешние раздражители; любая картина меняющегося пейзажа отвлекала мозг от главного…
— Я все время думаю, — тихо сказал Вен, — не совершаем ли мы трагическую ошибку.
— Потише, — сказал Горт, оглянувшись.
— Вдруг это все серьезно? — продолжал Вен. — Что, если это не мираж и не случайные вихревые образования, как кажется тебе и мне, а нечто важное? Может быть, тогда необходимо немедленно…
— Посадить «Валенту»? — подсказал Горт.
— Да.
— А ты представляешь, что это будет означать? Для всех. И для тебя, в частности.
— Мы не имеем права хранить все это в тайне.
— Если мы сядем, то тем самым добровольно похороним себя, — негромко сказал Горт. — Похороним в прошлом. Это, надеюсь, ты понимаешь?
Вен вплотную подошел к Горту.
— И все-таки… несмотря ни на что… мы должны рассказать остальным, — сказал Вен. — Мы не имеем права. Понимаешь? Не имеем права скрывать.
— Наверно, ты прав, — вздохнул Горт. — Я тоже это понял.
Оба одновременно посмотрели на хронометр, поблескивающий в центре пульта.
— Кратер появится через двенадцать минут, — сказал Вен и потянулся к видеофону.
— Погоди, — остановил его Горт. — Охота тебе оказаться посмешищем? Я предлагаю вот что: давай понаблюдаем за шарами еще раз. Один-единственный раз. Если они и на этот раз не исчезнут, тогда можно оповещать экипаж, а там уж как капитан решит.
— Хорошо, — сказал Вен. — Еще один раз…
Когда Центральный мозг Серебристого шара спохватился, было уже слишком поздно. Регулятор температуры вышел из строя, и наладить его было невозможно. Каждая из миллиардов клеток, составляющих организм Серебристого шара, взбунтовалась, и гибель любой из них была равносильна гибели целого мира — настолько огромную информацию несла каждая клетка.
С повышением температуры жидкий гелий начал превращаться в газ. Газ не находил выхода, и давление внутри Серебристого шара катастрофически повышалось.
— Вот они. Оба!.. — Как ни странно, Горт уловил в голосе Вена радость.
— Клянусь космосом, Серебристый вырос раз в десять, — сказал Горт. В душе он смирился уже с тем, что вместе с «Валентой» нырнет в глубокое прошлое. И когда корабль — усталая рыбина — вынырнет у благословенной Земли, Горт уже не встретит на ней ту, которая дороже всего на свете…