— Это почему?
— Куртка у него такая. С пуговицами.
— У всех с пуговицами.
— Сказанули! У него совсем другие пуговицы. И «молния». Такие куртки только у моряков, я же знаю!
— Н-да, интересный дядька, — задумчиво сказал командир. Он встал и прошел в радиорубку…
Приняв мальчишек и сдав вахту Полонскому, Гаичка спокойно пошел в кубрик отсыпаться. И уже в койке, борясь с расслабляющим головокружением, все слушал могучие вздохи волн за бортом и гадал, какой будет качка, когда корабль сменит курс и пойдет на базу.
Ему показалось, что он только на миг закрыл глаза, как прерывисто загудел динамик:
— Боевая тревога! Корабль к задержанию!
Перекрывая рев шторма, глухо загудели все три двигателя. И вдруг стихли. Сторожевик беспорядочно и сильно закачало. Послышался шум воды, прокатившейся по палубе.
Гаичка вынырнул из люка, перепрыгнул через высокий комингс, обеими руками ухватился за мокрый штормовой леер. И вдруг краем глаза поймал мостик и людей, напряженно всматривающихся в горизонт. И он тоже взглянул туда, куда смотрели все, и остолбенел: на корабль неслась тяжелая растрепанная бахрома, бледно-багровая на фиолетовом фоне грозовой тучи. Хвосты этой бахромы мели волны, шевелились и вздрагивали. Из-за гигантского занавеса доносился низкий вой, словно там металось и кричало в смертельном ужасе миллионоголовое стадо.
— Всем укрыться! Задраить люки! — закричали динамики.
С ловкостью, какой прежде никогда за собой не замечал, Гаичка перепрыгнул через комингс, поймал каблуком скобу трапа, ударил ребром ладони по защелке и захлопнул люк. Прыгая вниз, попал кому-то на спину. И, еще не успев отпустить ручку двери, почувствовал, что падает куда-то вправо. Чудовищный грохот, вой, рев заглушили все. Корабль дернулся и мелко задрожал, все больше выпрямляясь, становясь на киль.
— Вот это шквальчик! — сказал кто-то в кубрике. Гаичка понял, что самое страшное позади. И монотонный шум шторма, доносившийся снаружи, уже показался ему не грохотом — шумом бодрящего ветра-свежака.
— Осмотровой группе приготовиться к высадке! — послышался измененный динамиком голос командира. Он был не обычным — сухим и строгим, а усталым и вроде даже чуть ласковым.
— Служба продолжается! — весело крикнул Гаичка. И принялся переодеваться: ему, как сигнальщику осмотровой группы, полагалось выглядеть на чужом судне по всей форме.
— Интересно, как можно высадиться в такой шторм?
— Раз надо, значит, можно, — уверенно сказал Гаичка. И засмеялся смущенно, вспомнив, что этим самым каламбуром когда-то их начинал воспитывать боцман.
Он натянул поверх форменки оранжевый спасательный жилет, крутнулся перед зеркалом и шагнул к трапу. И в этот момент услышал глухие удары пушки.
В трех кабельтовых от корабля прыгал большой катер. Разрывы на миг раскололи волну перед его носом и исчезли, растворились в пенном хаосе. Катер набежал на то место, где только что вспрыгивали фонтанчики разрывов, круто повернулся, завалился на бок и нырнул за очередную волну.
На мостике было непривычно тесно. Полонский стоял, как часовой, с автоматом на шее. Помощник командира корабля, одетый как на парад, проверял внешний вид осмотровой группы, разглядывал фонари, рацию, пистолеты так, словно впервые видел их.
— Нарушители не останавливаются, пытаются уйти из наших территориальных вод. Высаживаться будем на ходу. Первый, кто попадет на шхуну, принимает меры, чтобы застопорить ход. Задача: выяснить, как шхуна попала в наши воды, и сохранить вещественные доказательства. Высадка предстоит трудная. Не спешить. Особое внимание на безопасность…
Лавируя, корабль медленно подходил к юркой шхуне. Гаичка стоял на баке, уцепившись за леер, смотрел вниз. Это была какая-то странная посудина — с черными старыми бортами и свежеструганой, заляпанной мазутом надстройкой. И палуба у нее была не обычная — сто раз мытая, истертая каблуками и швабрами, — а шероховатая, словно только что из-под пилы. И тоже вся в черных потеках пролитого мазута.
Гаичка оглянулся на старшего лейтенанта Рослякова, тоже стоявшего на баке, и по его пристальному взгляду понял, что тот и сам обратил внимание на свежие опилы на надстройке. Вместе с тем мгновенным натренированным взглядом наблюдателя Гаичка окинул горизонт. Он был затянут стремительно летящей густо-синей, почти черной бахромой.
Перекрывая шум шторма, над кораблем загремели динамики:
— Всем укрыться! Задраить люки!
Гаичка взглянул на прыгающую рядом палубу шхуны и шагнул к люку. Он успел встать на первую перекладину трапа, успел даже поднять защелку крышки, но вдруг почувствовал жесткий удар, кинувший его в странную давящую и ревущую невесомость…
С моря донесся сухой треск: букет досок, торчавший в камнях, крошился, оседал, исчезал в белых бурунах. Гаичка тоскливо оглядел берег. Повсюду окатанными углами громоздились камни. Над ними стеной поднималась к небу отвесная скала, серая, иссушенная солнцем. Он осторожно оттолкнулся локтями, намереваясь выйти из этого каменного мешка. И вдруг услышал голоса.
«Сюда!» — хотел крикнуть Гаичка. И зажал крик в горле. Потому что голоса были злыми, изрядно сдобренными матом.
— …А кто божился, что успеем проскочить?
— Сам знаешь, шторм помешал.
— Ты впутал, ты и выпутывай. Что теперь делать?
— Уходить, пока не накрыли.
— Куда?
— На Кудыкину гору.
— Ты, сволочь, не крути!..
За камнями послышалось какое-то движение. Хрустнула галька под тяжелым ударом. Потом басовитый голос, который только что воинственно нападал, произнес, задыхаясь:
— Сколько денег ухлопали! Машину раскурочили на эту идиотскую шхуну. Хавкин всю сберкнижку вложил. А ведь как было просто: двенадцать миль — и в нейтральных водах. Дальше пограничники нам только бы ручкой махали, как иностранцам — привет и уважение…
— Не ной. Сам хотел бизнеса. А бизнес — всегда риск. Не вышло — все равно улыбайся.
— Ха-ха! — грустно сказал хриплый голос. — Теперь нам снова тюряга улыбается.
— Это еще не самое страшное.
— А чего? Вышка? Не, за это вышки не дают, читал.
— Грамотный. Ну вот и думай. На ту сторону уходить — все предусмотрел, а как возвращаться…
— Ты, гад, подбил…
За камнем снова послышался мягкий удар, вскрик и злой сдавленный голос:
— А под шхуну маскироваться — чья идея? Лучше заткнись, изобретатель. Мы тут все одинаковые. И запомни на всякий случай: встретились в ресторане, ударила блажь по пьянке, решили прогуляться на ту сторону. Выпивка там дешевая — понял? Расколешься в малом, до всего докопаются…
— Ладно, пусти…
Голоса смолкли. И Гаичка снова услышал море — рев водоворотов у камней там, в полукабельтове, и беспорядочные тяжелые вздохи пенных валов здесь, под боком, на прибрежной гальке.
— Хавкина-то куда девать? — снова послышался хриплый, уже успокоенный голос. — С собой не унесешь, а и оставлять нельзя. Найдут, скажут: раз один выплыл, то и другие могли. Весь берег перероют на сто верст…
— Камень на шею да в море.
— Живого-то?!
— Все равно уж ему.
Гаичка изогнулся, чтобы дотянуться до кобуры, и чуть не вскрикнул от боли. Пистолет был на месте. Он поставил его на боевой взвод и начал подтягиваться на локтях, отодвигаясь в тень. Он уже почти стоял, опираясь спиной об острые выступы, когда увидел перед собой невысокого крепкого человека в мокрой телогрейке и шапке-ушанке, съежившейся от воды, сидящей на самой макушке его большой головы. Человек изумленно уставился на пограничника и вдруг начал виновато улыбаться, растягивая черную щель рта, окаймленного густой рыжей щетиной.
— Руки вверх! — сказал Гаичка, стараясь придать голосу как можно больше твердости.
Человек начал поднимать руки, но вдруг, резво отпрыгнув в сторону, скрылся за камнем.
Гаичка оттолкнулся локтями, шагнул вперед, выставив перед собой пистолет. Две согнутые фигуры, стуча галькой, убегали по узкой каменистой отмели, лежавшей у подножия высоченной отвесной скалы.