— Извините, — Васо даже руками всплеснул от огорчения, — мы забыли законы гостеприимства.
После обеда Фидо и его гости отправились за свежим нарзаном.
Перейдя площадь, спустились к мосту, висевшему над шумной речкой, клокотавшей глубоко в ущелье. Потом дорога вывела к одинокой башне, стоявшей у впадения речушки в другую, такую же мутную и бурливую. Проходя мимо, Андрей Аверьянович не удержался, потрогал холодный и шершавый угловой камень. Кладка была крупная, нетесаные камни подобраны искусно и тщательно. Башня стояла, как часовой, у слияния двух речек, узкие окна-бойницы бессонно смотрели в долину, уходящую вниз.
Перешли вторую речку по такому же, как и первый, деревянному, переброшенному через глубокое ущелье мосту, и неширокая дорога повела над бурной водой вверх по течению. А справа был крутой склон, заросший темно-зеленой хвоей.
Метров сто дорога шла в гору, а потом, переломившись, стала спускаться к реке. Отсюда, с этого маленького перевала, видно было пробитое водой суровое ущелье, а над ним далеко впереди сияла малиновым пламенем снежная вершина. Самая маковка ее загибалась, как верх фригийской шапочки.
— Тетнульд, — сказал Васо. — Сванская Невеста.
Дорога спустилась к реке. На берегу стояла крыша на четырех каменных столбах, под ней источник. Нарзан покалывал язык и был холоден так, что ломило зубы. Андрей Аверьянович выпил кружку и решил, что напился досыта, но через пару минут опять захотелось нарзана, и он с удовольствием выпил еще полкружки.
Наполнили кувшины и пошли обратно.
Там, где дорога переламывалась, поросший лесом склон отступал немного, образуя полукруглую зеленую полянку с коричневыми валунами, с длинной деревянной скамьей. Присели на эту скамью, послушали шум реки.
— Вот вы сказали, что у следствия нет прямых улик, — Васо вернулся к разговору, начатому перед обедом, — но цепь рассуждений следователя показалась мне весьма логичной и достаточно прочной. Судьи могут принять его версию, тем более что другой нет.
— Могут, но не должны, — сказал Андрей Аверьянович. — Любой юрист припомнит вам случаи, когда выносились приговоры, мягко выражаясь, необоснованные. Если бы таких приговоров не случалось, не было бы протестов и удовлетворенных жалоб. А они есть. Что касается меня, то я подхожу к любому судебному разбирательству с оптимистической гипотезой, то есть верую в мудрость и объективность судей.
— И не случалось разочаровываться? — спросил Фидо.
— Случалось, но не часто… А по поводу логики следователя не могу с вами, — Андрей Аверьянович обратился к Васо, — полностью согласиться. У него сложилось впечатление, что Алмацкир Годиа юноша чистый, даже благородный. Применительно к убийце такое восторженное определение выглядит несколько странно… Знаю, что вы хотите сказать, — Андрей Аверьянович поднял ладонь, предупреждая возражение Васо. — Вы напомните мне, что благородный юноша — горец и в характере у него — динамит. Я этого не забыл. Допустим, что так оно и есть. Дважды за вечер оскорбил его Давид. В первый раз он стерпел, во второй взорвался. Ударил. Обидчик упал, и он, как последний подонок, стал добивать его — ногами по голове. Допустим, что и это он сделал, ослепленный гневом. Но потом-то гнев угас. Благородный молодой человек, придя в себя, ужаснулся бы: что я наделал! Бросился бы к поверженному товарищу — они все же товарищи, альпинисты, ходившие в горах в одной связке, — и попытался бы ему как-то помочь.
— Может быть, он и пытался, — сказал Васо.
— Сделаем еще одно допущение, — продолжал Андрей Аверьянович. — Он попытался помочь, убедился, что помогать бесполезно — товарищ мертв, — оставил труп валяться на дороге и пошел себе домой. Спокойно, не терзаясь угрызениями совести, во всяком случае, родители не заметили в нем перемен, когда он вернулся.
— И что же из этого следует? — спросил Васо.
— Либо Алмацкир Годиа не заслуживает добрых слов, либо он не убивал Давида.
Васо крепко потер ладонями щеки.
— Вроде бы и следователь логичен в своих выводах, и вам в логике отказать нельзя…
— А кроме логики, есть доказательства, — сказал Андрей Аверьянович, — На ботинках Алмацкира эксперт обнаружил кровь той же группы, что и у убитого.
— Так это же решающая улика! — воскликнул Фидо.
— Не сказал бы. Алмацкир утверждает, что в тот вечер был в кедах, а не в ботинках, на которых нашли кровь.
— Но тогда откуда же на них кровь убитого?
— А вот неопровержимых доказательств, что это кровь убитого, а не кого-то другого, имеющего вторую группу, в деле пока что нет.