Молча спрашивал я ее и молча отвечала она мне, и я уверен, что все понял правильно, потому что крик души нельзя не услышать и нельзя не понять, и если я чего-то не уловил, то не имело это никакого значения, поскольку крик души не внесешь в протокол и подписи кричащего в немоте не требуется.
«Ты несчастлива?».
«Я уже привыкла».
«Разве он плохой человек?».
«Он хороший человек, добрый и честный».
«Но ты не любишь его?».
«И никогда не любила».
«Из-за того, что он некрасив?».
«Из-за того, что он такой, какой он есть!».
«А какой он?».
«Скучный, пресный, дисциплинированный, я уже за эти годы и сама стала такой же, как он».
«И всегда так было?».
«Всегда. Но я вышла за него в семнадцать лет и не знала, что бывают другие и по-другому».
«Ты любишь кого-то другого?».
«Люблю, любила, до самой смерти буду любить».
«Он хороший?».
«Он очень плохой. Но в любви это не имеет значения».
«Почему же ты не ушла к нему?».
«Он этого не захотел».
«Он любит другую?».
«Нет, он любит только самого себя».
«Но ведь так жить всегда ты не можешь?».
«Могу. У меня еще есть дочь, есть интересное дело».
«Но дочь выйдет замуж, уйдет. Разве одного дела — не мало?».
«Нет, не мало. Я всегда любила учиться, только мне это было трудно. А сейчас я все время учусь, работая».
«А может быть, твоему мужу одному было бы легче?».
«Нет. Его погубит одиночество, ему отомстит свободное время».
«Как время может мстить?»
«Он хороший человек, но он убийца времени. Если выдавался свободный вечер, свободный час, он никогда не знал, как занять его, он убивал свободное время — он решал кроссворды или играл в домино».
«Но он много делал доброго и сильно уставал на работе — разве время не захочет за это простить его?»
«Время — оно такое маленькое, быстрое, как загнанная ласка, мечется оно в тесноте наших дней, а убийцы его гонятся за ним с улюлюканием и свистом. И оно отмщает им забвением, мгновенностью их жизни, скукой».
Я очнулся. Не слышал я больше ее голоса. И вообще, может быть, ничего не было, я все придумал и дорисовал сам очаг над запертой дверцей так, как мне это нравилось, или казалось правильным, но, во всяком случае, именно таким я услышал крик ее души. И спрашивать теперь ее о чем-то я не мог. Она посмотрела на меня и негромко сказала:
— Не ищите в нашей жизни никаких демонических страстей. Все просто и грустно, — она помолчала и добавила: — Химикам известно явление автокатализа — в некоторых веществах от времени накапливаются катализаторы, которые с каждым днем ускоряют реакцию разложения, пока не происходит в конце концов взрыв.
Артур КЛАРК
ВСТРЕЧА С МЕДУЗОЙ
1
С приятной скоростью триста километров в час «Куин Элизабет» скользила по воздуху в пяти километрах над Гранд-Каньоном, когда Говард Фолкен заметил приближающуюся справа платформу телевидения. Этой встречи он ждал — для всех остальных полеты здесь сейчас были запрещены, — однако соседство другого летательного аппарата не очень его радовало: Как ни дорого внимание общественности, а простор для маневрирования еще дороже. Что ни говори, ему первому из людей доверено вести корабль длиной в полкилометра…
До сих пор испытательный полет проходил гладко. Нелепо, но факт: единственная загвоздка была связана с древним авианосцем, который одолжили для подсобных целей в морском музее Сан-Диего. Из четырех реакторов авианосца действовал только один, и наибольшая скорость старой посудины составляла всего тридцать узлов. К счастью, скорость ветра на уровне моря не достигала и половины этой цифры, поэтому было не так уж трудно добиться штиля на взлетной палубе. Правда, из-за порывов ветра экипаж пережил несколько тревожных секунд сразу после того, как были отданы швартовы, но огромный воздушный корабль без помех вознесся в небо, словно на невидимом лифте. Если все будет идти благополучно, «Куин Элизабет» только через неделю вернется на авианосец.
Все было в полном порядке. Приборы давали нормальные показания. Капитан Фолкен решил подняться наверх и проследить за стыковкой. Передав командование помощнику, он вышел в прозрачную трубу, которая пронизывала сердце корабля. И увидел неизменно ошеломлявшее его зрелище — самое большое пространство, какое человек когда-либо замыкал в одну оболочку.