Можно с полным правом утверждать, что акция будет проистекать с точностью и планомерностью штабных учений. Не следует насильственно вмешиваться в ее ход, особенно с целью выудить моего «связного». Разумеется, пока мои контакты ограничены встречами с этой дамой, но в ближайшее время я получу достаточно адресов, так что любая поспешность нежелательна.
Х211 прочел сообщение от начала до конца и вложил в машинку чистый лист бумаги: надо сделать копию для мистера Мэрфи. Эта работа доставила ему истинное наслаждение. За последний отчет мистер Мак-Дональд передал ему благодарность от имени Мэрфи и выложил чистоганом больше месячной зарплаты. Сегодня можно рассчитывать на куш пожирнее…
Они встретились в таверне «Климатория». У Мак-Дональда обнаружилась слабость к этому заведению на улице Александра. Нигде, утверждал он, не подают такой вкусной сушеной чернильной рыбы. Галиносу претил провинциализм Мак-Дональда, он предпочел бы посидеть двумя этажами выше, в ресторане «Флока», за икрой и шампанским, но американцу было не до его пожеланий.
— Эту мерзость нам приходится втискивать и вливать в себя, принимая каждого гостя, — высокопарно объяснял он. — А гостей у нас пруд пруди. — Потом, быстро пробежав глазами отчет Галиноса, добавил: — Недурно, недурно. Особенно история с леваками. Наконец-то мы сможем проверить, стоит ли мистер Х211 своих долларов.
Галинос непонимающе взглянул на него. Тот почесал веснушчатый нос, громко расхохотался и проговорил:
— Парочка-другая левых у нас в кармане. Уж один-то из них явится и расскажет нам, что в их голубятню залетел чужак. Смех, да и только.
Анастасия была первой, увидевшей снимок в газете. Сначала она противилась мысли показать газету мужу. В конце концов рассудительность взяла свое. Спиридон Цацос стоял ни жив, ни мертв — боль, которую он ощутил, заставила его понять чувства тех, кто не хотел верить в предательство Карнеадеса. И вот…
Члены руководства — и Дафна в том числе — услышали тяжелую новость от Цацоса. Ставрос впился в фотографию.
— Юлиан! — воскликнул он потрясенно. — Это негодяй Юлиан!
Сомнений быть не могло. Константину Ставросу дважды в жизни приходилось иметь дело с самым подлым из городских садистов. Его лицо он узнает среди тысячи. Спорить не о чем: двое мужчин, беззаботно стоящие перед универмагом Лампропулоса — это Карнеадес, их товарищ, и Юлиан, человек, воплощавший в себе все то, что они ненавидели и боялись.
Дафиа разрыдалась. Упав на стол, она била по нему кулаками и кричала: «Нет! Нет! Нет!»
Цацос, Ставрос и Арис молча стояли рядом с ней. Каждый знал: нет слов, чтобы утешить в такой беде. Все они были испытанными революционерами. Глубина падения бывшего товарища поразила и ожесточила их. Ставрос прошептал:
— Положение… немыслимое… Ну, если бы он, жалкий, избитый, сдавшийся, лежал скорчившись в своей камере. Худо, конечно, но хоть какое-то объяснение… Но это свежий как огурчик, на улице… ужасно…
Цацос взглянул на него, приложил палец к губам: не сейчас, не при Дафне…
Они занялись женщиной. Докер с невыразимой нежностью гладил своей тяжелой рукой ее черные волосы:
— Плачь, выплачься, Дафна, милая… Выплачься…
Дафна больше не плакала, ею овладело болезненное оцепенение. Переводя с одного на другого взгляд затуманенных слезами, покрасневших глаз, она хрипло говорила:
— Вы его осудите, осудите. Убежденные в своей правоте, от вернетесь от него, но вы поступите страшно несправедливо. Да, я знаю, знаю, арест Петроса и Элени… Записка из тюрьмы, обыск на вилле, а теперь фотография… Сколько доказательств, боже мой, сколько доказательств… И что по сравнению с этим одна несправедливость, даже если она величиной с гору? Я не смею ни о чем просить вас. Да, в первый раз за всю нашу не легкую совместную жизнь я не смею ни о чем вас просить. Но и вы не можете требовать от меня, чтобы я с вами согласилась. Нет, нет, не перебивайте меня — мне не придется решать, вырвать ли его из моего сердца или продолжать любить. Тот ли он человек, за которого выдавал себя и каким его считали мы все? Он тот! Я чувствую это, и никому, кроме него самого, меня не переубедить.
Цацос глубоко вздохнул.
— Мы понимаем тебя, мы хорошо понимаем тебя, Дафна. И мы не требуем, чтобы ты согласилась с нами. И все-таки мы поступим так, как велит нам долг.