Доктора все боялись. И даже при острой боли молчали, сжав зубы, повернувшись к каменной стене. Суеверный страх не покидал людей, когда доктор приходил и к Махмудбеку. Но с Махмудбеком пока ничего не случалось.
30
Хорошо вы держитесь... — сказал доктор.
Что там? — напомнил Махмудбек.
А там много дел... — кивнул в сторону зарешеченного окон
ца доктор. — Немец отступает. Бежит...
При любом сообщении Махмудбек оставался невозмутимым. Доктор привык к такой реакции.
Вы знали Мустафу Чокаева? — неожиданно спросил он.
Лично не знал. Он старше меня. Но, конечно, много слы
шал. Он возглавлял Туркестанский комитет. В Париже...
— В Париже немцы его арестовали как английского агента.
Махмудбек знал об этом. Он кивнул: да, арестовали.
— Мустафа Чокаев в тюрьме вынашивал одну идею, кото
рую и предложил Гитлеру, — создание Туркестанского легиона.
Махмудбек качнул головой. Нет, это его не удивило. Шарахаются лидеры туркестанской эмиграции от одного хозяина к другому. Лишь бы спасти шкуру. Но на что рассчитывал Чокаев?..
Чем это кончилось? — спросил Махмудбек.
Легион стали создавать... Но для Чокаева кончилось пло
хо. Он умер.
Просто умер?
Махмудбек вопросительно посмотрел на доктора.
Пожалуй, не просто. Он действительно заболел. Тиф. В гос
питале находился в одной палате со своим другом Вали Каюм-
хапом...
И этот друг в один прекрасный день...
Вы знаете?
Догадываюсь... Как?
Говорят, отравил.
Похоже на них...
Вали Каюмхан стал президентом Туркестанского националь
ного комитета. Комитет создан Гиммлером.
Откуда эти сведения? — спросил Махмудбек.
Из официальной печати. Я думал, вам будет интересно
знать.
Да, дорогой доктор, это интересно...
Ну и вот... — Доктор снова сжал плечо Махмудбека. —
А теперь мне надо идти...
Доктор взглянул на вождя. Тот сидел, ни на кого не обра-щая внимания. Он относил доктора к представителям тюремной администрации, которую ненавидел.
Только дня через три после визита доктора вождь спросил Махмудбека:
Ты веришь ему?
Верю... — ответил Махмудбек.
Вождь замолчал. Подумав, он задал новый .вопрос:
У тебя нет друзей?
Есть... — сказал Махмудбек. — И много...
Вождь провел ладонью по плотному камню, из которого были выложены тюремные стены.
Они слабые, твои друзья? — опять спросил вождь.
Сильные. Но они очень далеко.
Какие могут быть расстояния? — усмехнулся вождь. —
Что они значат для хорошего коня, для смелых людей?
31
— Я жду... — коротко ответил Махмудбек,
Вождь внимательно посмотрел на Махмудбека. Да, такой человек умеет ждать. И он дождется. А вот ему нельзя даже мечтать о свободе. Враги оказались хитрее, Вождь может презреть тюремные стены и через несколько' часов уже мчаться по степи. Но в это время с его сыном будет покончено.
Когда вождь молчит, медленно покачиваясь, он думает о сыне. Только о нем.
Махмудбек умеет начинать разговор издалека, не спеша подходить к главной теме. Он знает: вспоминая сына, вождь становится добрым, менее осторожным.
Мои друзья могут вам помочь... — неожиданно сказал
Махмудбек.
Чем помочь? — спросил вождь.
Мои друзья могут узнать о вашем сыне. Где он...
Мне больше ничего и не надо.
Вождь провел рукой по твердым влажным камням.
Что нужно от меня? — спросил он.
Пока ничего, — улыбнулся Махмудбек. — Расскажите о
своем сыне...
Сверток с трудом протащили через заржавленные прутья решетки. Пятна от ржавчины остались едва различимыми полосками на грязноватой тряпке. Агроном присел на корточки и спросил Махмудбека о здоровье.
— Ничего... Все нормально... — по-русски ответил Махмудбек.
Агроному стало неловко за свои загорелые руки, которые он
скрестил перед самой решеткой. Наверное, от рук пахло землей, арычной илистой водой. Но руки некуда было деть...
— Нормально... — повторил Махмудбек.
Ясно по тону, по затянувшейся паузе, что Махмудбеку нужно сказать что-то очень важное. Агроном наклонился к решетке, почти лбом касаясь прутьев.
— Я вас слушаю, — доверительно сказал он.
За спиной агронома безучастно ходил стражник.
Агроном повернулся... Стражник понял и отошел на несколько шагов в сторону. Сегодня ему хорошо заплатили. И к 'тому же из начальства в это время уже никого не было.
— Слушаю, Махмудбек.
И опять пауза. Чувствовалось, что на этот раз просьба будет необычной.
— Я хочу знать, куда спрятали сына вождя, — наконец про
изнес Махмудбек.
Агроном покосился в угол камеры, где, словно в молитвенном обряде, замер величественный старик.
Я попытаюсь...
Попытайтесь... — Махмудбек, считая разговор закончен
ным, улыбнулся. — А теперь расскажите, что творится на бе
лом свете.
Одно интересовало Махмудбека: дела на фронте. Когда-то сообщения агронома были лаконичными и невеселыми. Но в последнее время все чаще и чаще звучали слова:
— Советские войска вступили в Софию, Освобожден Таллин.
Подписано соглашение о перемирии с Финляндией...
32
Скатерка была старенькой, вся в масляных, расплывшихся пятнах. Об нее уже не раз после сытного обеда вытирали жирные пальцы. А угощение было богатым... Свежее мясо, печенка с колесиками лука, острой приправой, пахучими травами. Свежие лепешки. Кружочки конской колбасы — казы, из которых проглядывали пятнышки сала с еле заметными точками тмина.
Махмудбек расстелил скатерку перед стариком, разгладил помятые уголки. Старик, ие двигаясь, смотрел в сторону оконца с крепкой решеткой. Небо постепенно темнело. Таяли приятные осенние сумерки.
Пожалуйста... — Махмудбек протянул руку, указывая на
дастархан. — Угощайтесь, уважаемый...
Зачем тебе нужен этот неверный?
Сам вождь племени помогал за хорошие деньги многим неверным. Но об этом Махмудбек не мог говорить вслух, не имел права сердить его.
Он — царский офицер... — сказал Махмудбек.
Офицер... — недоверчиво проворчал старик.
Он мне нужен... — продолжал Махмудбек, не обращая вни
мания на плохое настроение вождя. — Он работает на полях
министра. Хороший агроном.
Махмудбек, стараясь не уязвить самолюбия старика, как бы между прочим объяснил, что значит профессия агронома.
— Офицер нужен мне... — вернулся к разговору Махмудбек
и после секундной паузы добавил: — Вам тоже.
Старик даже ие взглянул на Махмудбека. Даже не повел бровью. Он давно ничему" не удивлялся. Судьба бросала его по степям, заводила в мрачные горы. Вождь не вздрагивал при звуках беспорядочной стрельбы, не вскакивал лихо на коня, хотя умел это делать не хуже любого джигита.
Вождь спокойно принял удар судьбы, когда его обвинили в государственной измене. Вины он за собой не чувствовал. Человек, привыкший к свободе, плохо знал законы даже родной страны. Он не нарушал их преднамеренно, а жил, действовал, как ему хотелось, как нужно было племени. В тюрьме старик почти пе думал о своем будущем. Его волновала только судьба сына, единственного наследника.
Он понял, о чем говорит Махмудбек. Конечно, о сыне. Старик взял кусок мяса, медленно, осторожно, чтобы с него не упали красноватые от перца, тонкие кружочки лука. Он ел, по-прежнему рассматривая маленький квадратик темного неба.
События нельзя торопить... Все придет в свое время.
Махмудбек тоже выбрал кусок помягче, понежнее. Зубы окрепли. Но он еще боялся, что вдруг один из них вновь пошатнется и нестерпимой болью заноет десна...
Эта боль не забывается...
Один из слуг министра не просто ходил, а странно, словно прижимаясь к стенам, скользил вдоль них. И будто на какую-то долю минуты задерживался у каждой двери. Этого короткого времени ему было достаточно, чтобы услышать, догадаться о разговоре или событиях, происходящих в соседней комнате.
С агрономом слуга встречался редко. Но он чувствовал неприязнь русского к себе. Задерживаясь в поклоне, он старался