Пол решил, что лучше рискнуть нарушить закон, чем испытывать страх за свою жизнь. Только уголовники и дураки попадают в тюрьму. Если его когда-либо схватят с револьвером в кармане, то возникнут проблемы. Но он понимал, что ничего страшного не произойдет: у него есть Джек, а у того связи. К тому же существовало достаточное моральное оправдание, чтобы рассчитывать, в худшем случае, на символическое наказание по какому-нибудь мелкому обвинению или на условный приговор. Попадали в тюрьму те, кого хватали на месте совершения крупных преступлений. И если у человека были мозги, он мог найти способ избежать тюремного заключения даже при подобных обстоятельствах. В этом порочность системы. В прошлом году Джек защищал в суде пятнадцатилетнего мальчишку, обвиняемого в том, что он, угрожая кассиру магазина ножом, взял из кассы восемнадцать долларов. По всему магазину были развешены объявления, что он контролируется кинокамерами, но пятнадцатилетний пацан не умел читать. Его взяли через двадцать четыре часа.
«Конечно, мне пришлось заставить его признать себя виновным, — устало сказал Джек Полу. — Терпеть не могу заключать сделки с прокурорами, но так уж приходится поступать. Однако знаете, что больше всего меня огорчает? Этого парнишку научат читать, но не научат отличать добро от зла. Вероятнее всего, через неделю после освобождения его схватят за ограбление магазина, в котором не будет охранных устройств. Или он войдет в лавку и попытается ограбить кассу, а хозяин разнесет ему голову».
Когда с приветствиями и рукопожатиями сослуживцев было покончено, Пол подошел к столу и позвонил Джеку в контору.
— Я несколько раз пытался дозвониться до тебя…
— Я был в больнице.
— У тебя ужасный голос. Что случилось?
— Только не сейчас… Папа, может, мы встретимся где-нибудь в обеденный перерыв? Сегодня утром два дела в суде, но я буду свободен после одиннадцати тридцати.
— Конечно. Но можешь ли ты, по крайней мере…
— Не хотел бы. Послушайте, я зайду к вам в контору около двенадцати. Пожалуйста, подождите меня.
Большую часть утра Пол провел у компьютера, диктуя цифры программистам, он немного отвлекся от тяжелых дум. Джек не из тех, кто играет с чувствами. Это должно иметь какое-то отношение к Кэрол… Пол звонил прошлым вечером, он постоянно держал связь из Аризоны. Кэрол поправлялась, врачи рассчитывали выписать ее через несколько недель…
Пол вернулся к себе в кабинет без десяти двенадцать.
В двенадцать пятнадцать он начал нервничать. Нарисовал замысловатую фигурку в записной книжке, спустился в холл и помыл руки, вернулся в кабинет, надеясь, что увидит там Джека, но его там не было. Поигрывая револьвером, он сел за стол.
Когда зазвонил внутренний телефон, Пол сунул револьвер в карман, посмотрел на дверь и увидел, что входит Джек, еле волоча ноги; тусклые глаза и опущенные уголки губ говорили об отчаянии и тревоге. Джек ногой закрыл за собой дверь.
— Ну, в чем дело?
— Позвольте мне сесть, — Джек подошел к обитому кожей креслу и упал в него, словно боксер на табуретку в углу ринга после надцатого раунда. — Боже, как жарко для этого времени года.
— Что с Кэрол, Джек?
— Очень плохо.
— Но она ведь поправлялась…
— Это не совсем так, папа. Я просто не хотел беспокоить вас по междугородному телефону. И немного приукрасил положение дел… Пожалуйста, не смотрите на меня с таким укором. Я думал, что так будет лучше. Какой смысл беспокоить вас? Вы не смогли бы как следует работать или бросили бы все и примчались к ней. Но толку-то? Уже две недели даже мне не позволяют с ней видеться.
— В таком случае, я бы предложил, — произнес Пол сквозь зубы, — пригласить другого психиатра. Похоже, что этого человека самого надо лечить.
Джек покачал головой.
— Нет, он хороший психиатр. Мы консультировались еще с тремя психиатрами. Их мнение совпадает. Один из них возражал против лечения инсулином, но они вое согласились с поставленным диагнозом и курсом лечения. Это не их вина, папа. Просто ничего не вышло.
— О чем ты говоришь?
— Папа, применяли гипноз, дважды инсулиновый шок, и ничто не помогло. Она не реагирует. Каждый день все глубже уходит в себя. Вам необходима точность? Я могу наговорить кучу всяких научных терминов. Кататония. Преждевременное слабоумие. Пассивная шизоидная паранойя. Меня забрасывали фрейдистскими жаргонами, как кирпичами. Все сводится к тому, что она по-режила нечто такое, что не может принять. — Джек закрыл лицо руками. — Боже, папа, сейчас она превратилась в тряпичную куклу.
Пол молча смотрел на опущенную голову Джека. Он знал вопрос, который нужно задать; ему пришлось заставить себя задать его.
— Что же они хотят сделать?
Джек долго не отвечал. Наконец он поднял голову. Лицо его было серым, глаза помутнели.
— Они хотят, чтобы я подписал документы на помещение Кэрол в закрытую психиатрическую лечебницу на неопределенный срок. В учреждение, предназначенное для лечения безнадежных и почти безнадежных больных.
Мне предстоит принять решение, — сказал Джек, — и я приму его, но мне нужен ваш совет.
— Что произойдет, если ты подпишешь эти бумаги?
— Ничего, я полагаю. Ее будут держать в той же больнице. Но это ведь обычная больница. Страховка почти кончилась. Когда не останется денег, ее оттуда вышвырнут. Папа, она даже не может сама есть.
— А если ее поместят в закрытую психиатрическую лечебницу?
— Я проверял. У меня есть полис, в котором это предусмотрено. Шестьсот долларов в месяц. Доктор Мец рекомендовал санаторий в штате Нью-Джерси. Там плата немного выше, но я оплачу разницу. Дело не в деньгах, папа.
— Это лечение в закрытом учреждении — оно навсегда?
— Никто не может этого знать. Иногда оттуда выписываются, после нескольких месяцев или после нескольких лет…
— Тогда почему ты советуешься со мной? — гневно спросил Пол.
— Послушайте, я люблю ее. Нельзя просто отправить человека, которого любишь, и отвернуться от него.
— Кажется, никто не просит нас отворачиваться.
— Я мог бы взять ее домой, — пробормотал Джек. — Стал бы кормить, мыть в ванной.
— И насколько бы тебя хватило?
— Можно нанять сиделку…
— Все равно это не жизнь, Джек.
— Роузин и Мец твердят то же самое.
— Тогда у нас нет выбора.
Когда Джек ушел, Пол вынул из кармана револьвер. Только с ним он чувствовал себя спокойнее. Убийцы! Теперь к их долгам добавится и этот.
— У них нет права так поступать с нами. Их надо остановить.
С Лексингтон-авеню он доехал на автобусе до Шестьдесят восьмой улицы. Поужинал в закусочной, прошел несколько коротких кварталов до Семьдесят второй и Пятой улиц и направился в Центральный парк. Стояли серые сумерки, дул холодный ветер, падали листья, люди выгуливали собак. Тускло светили уличные фонари.
Шел он медленно, словно утомленный после целого дня тяжелой работы. Именно в это время вечером они набрасываются на усталых прохожих. Хорошо, думал он, нападите же на меня.
Пол едва сдерживал кипевший в нем гнев. Он шел, засунув руки глубоко в карманы. Никому бы и в голову не пришло, что он вооружен. Смелее. Подходите — и получите свое.
Двое юношей, джинсы, жидкие волосы до плеч, прыщавые лица. Идут навстречу ему, сунув большие пальцы рук за ремень. Ищут повода. Подходите — и получите сполна.
Они прошли мимо, даже не взглянув на него; Пол услышал фрагмент разговора:
— …сногсшибательно, дружище, потрясающе. Самый дрянной фильм, который я…
Двое парнишек, идущих домой из кино. Ну, им не следует одеваться на манер хулиганов, это приведет к беде.