— Это будет им хорошим уроком, — хрипло сказал президент, — и бандитам, и крестьянам, которые помогали им. Теперь уже им долго не захочется воевать.
— Если этот ребенок останется в живых, — сказал я, — он на всю жизнь возненавидит правительство. А если это мальчик, то, как только он подрастет, он уйдет в горы.
Президент понимал, о чем я говорю. Так всегда бывает, дети, которые с детских лет видели жестокость, сами становятся жестокими.
— Это война, — спокойно ответил президент, — и тут уж ничего не поделаешь.
— Но ведь они солдаты, а не звери! Где же офицеры, которые обязаны следить за солдатами? Неужели вы хотите, чтобы они все превратились в таких же бандитов?
Президент внимательно посмотрел на меня.
— Да, они солдаты, но ведь они еще и люди. А людей пьянит победа, они боятся смерти, когда внезапно понимают, что их жизнь ровным счетом ничего не стоит.
Я промолчал, ответа у меня не было.
— Можем возвращаться назад, — сказал президент.
Я кивнул и начал левый разворот, решив пролететь над своей гасиендой, до которой было минут десять лета. Опустив самолет на высоту тысячу фунтов, я увидел, что от гасиенды ничего не осталось, за исключением головешек и камней фундамента. Не осталось даже сараев.
Сохранилось только кладбище, его маленькие белые надгробные камни стояли как маячки среди выжженных полей. Я снова бросил взгляд на президента. Он смотрел в окно, но я не был уверен, что он понимает, где мы находимся. Лицо его ничего не выражало.
Изменив курс, я направился прямо в Курату. Странная боль сжала мне грудь. Впервые за эти последние сумасшедшие дни, а может быть, даже впервые с момента прилета в Кортегуа я подумал о Беатрис.
Мне стало немного легче, теперь я был рад, что она успела побывать здесь, что выпустила из дома души моих родных, поэтому они не могли видеть, как сгорел их дом.
Выключив двигатели, я остановил самолет рядом с громадным черным лимузином президента, который уже ожидал нас. Прежде чем вылезти из самолета, президент повернулся ко мне:
— Хорошенько проверь машину, завтра ты вылетаешь назад в Нью-Йорк. Я кивнул.
— Вечером я хочу поговорить с тобой. Наедине. Нам надо многое обсудить. Думаю, что теперь американцы предоставят нам кредит. Жду тебя в одиннадцать, я скажу, чтобы тебя сразу провели ко мне. Но если меня не будет, тебе придется подождать.
— Да, ваше превосходительство.
Президент открыл дверцу кабины и снова повернулся ко мне:
— Кстати, — как бы между прочим заметил он, — на этот раз ты отправляешься в Соединенные Штаты не в качестве посла, а в качестве вице-президента Кортегуа. Эта новость была днем объявлена по радио, примерно в то время, когда мы пролетали над твоей гасиендой.
Я был слишком ошеломлен, чтобы сказать что-то.
Президент улыбнулся, помахал мне рукой и вылез из самолета. Я видел, как его лимузин с шумом скрылся за воротами, потом снова включил двигатели и стал выруливать к ангару.
Я подумал о Нью-Йорке, будет здорово снова вернуться туда, ведь теперь меня здесь уже ничего не удерживало. Кроме Беатрис. В этот раз я вернусь в Нью-Йорк не один, со мной поедет она. В качестве жены.
32
Изменение своего положения я ощутил сразу, как только вылез из самолета. Хиральдо, который уже привык находиться при мне, посчитал себя тоже повышенным в ранге и теперь встречал меня в вычищенной форме по стойке смирно. Стоявшие позади него два механика тоже замерли. Даже толстый Котяра как-то подобрался, хотя по его взгляду я видел, что это скорее большая честь для них, чем для меня.
— Лейтенант...
— Да, ваше превосходительство, — быстро ответил Хиральдо, не дав мне закончить фразу.
Я подумал, не следует ли мне теперь отдавать свои приказы в два приема.
— Проверьте, пожалуйста, самолет и обслужите его.
— Слушаюсь, ваше превосходительство! Я посмотрел на Хиральдо.
— Я еще не закончил, — мягко заметил я.
— Прошу прощения, ваше превосходительство! Я не смог сдержать улыбки.
— Заправить баки и подготовить самолет. Скоро мы возвращаемся в Нью-Йорк.
— Слушаюсь, ваше превосходительство, — Хиральдо козырнул, потом как-то нерешительно посмотрел на меня. — Могу я поздравить ваше превосходительство и пожелать вам всяческих успехов на новом посту, а также заверить вас в моей безграничной преданности?
— Спасибо.
Хиральдо снова отдал честь, и на этот раз я козырнул в ответ. Выходя из ангара, я слышал, как Хиральдо раздает приказы механикам, он уже считал себя членом аппарата вице-президента.
Уголком глаза я видел, что Котяра идет рядом, чуть позади меня. У него все еще была какая-то странная напряженная поза, совершенно непривычная для него.
— Тебе лучше расслабиться, — бросил я ему на ходу, — а то развалишься пополам.
Напряжение моментально слетело с него, грудь расправилась, живот выпятился.
— Слава Богу! — радостно пробормотал он, — а то я уж подумал, что мне всегда придется так ломаться!
Стоявшие возле моего джипа два солдата замерли по стойке смирно и отдали честь. Все отдавали мне честь. Я козырнул в ответ, забрался в машину, и мы поехали в город.
— Ну как там дела? — прошептал Котяра под шум двигателя и свист ветра.
— Не очень хорошо, — сказал я. — Нам понадобятся годы, чтобы все восстановить. — Помолчав некоторое время, я продолжил:
— Гасиенды больше нет, остались одни головешки.
— Отстроишь заново. Я покачал головой.
— Нет, может быть другой дом, но не этот. — Я начал осознавать свою потерю, как будто часть моей жизни ушла вместе с гасиендой.
Котяра понял мои чувства и сменил тему.
— Я находился на диспетчерской вышке, когда новость передали по радио. Все желали узнать, что это значит. Я промолчал.
— Некоторые подумали, что старик наконец решился уступить тебе дорогу. По крайней мере, они пытались убедить меня в этом.
— И что ты им сказал?
— А что я мог им сказать? Дать им понять, что я дурак и тоже ничего не знаю? Что для меня это так же удивительно, как и для них?
Мне послышался в его голосе легкий упрек.
— Для меня это тоже было полной неожиданностью, — сказал я.
Котяра внимательно посмотрел на меня и решил, что я говорю правду. Упрек в его глазах исчез.
Очень скоро я ощутил преимущества моего нового положения. На контрольных пунктах нас не останавливали, а по приезде в президентский дворец оказалось, что меня переселили из маленького кабинета в большой, рядом с президентским.
По пути туда я выслушал массу поздравлений, пожеланий и заверений в вечной преданности. И только закрыв за собой двери, я облегченно вздохнул. Подойдя к столу, я уселся в кресло.
— У тебя такой вид, будто ты всю жизнь сидел здесь, — сказал Котяра.
Я посмотрел на него.
— Да хватит тебе. Котяра умолк.
— Сходи в мою комнату и принеси костюм. Мне хочется снять эту форму. — Я вдруг почувствовал себя в ней неудобно.
Котяра кивнул и вышел. Через минуту я принял первого официального посетителя. Это был полковник Тулья.
— Извините за беспокойство, ваше превосходительство, но у меня важные бумаги, требующие вашей подписи.
Мне нравился этот высокий солдат. В нем не было свойственной латиноамериканцам несдержанности, фальшивого подобострастия и заискивания. Он ни словом не обмолвился о моей новой должности.
— Моей подписи?
— Да, как вице-президента.
— Что это за бумаги?
Тулья достал из портфеля документы и протянул мне.
— Приказы о казни, — коротко сказал он. — Пардо и Васкеса.
Я удивленно посмотрел на него.
— Я не слышал, что уже состоялся трибунал.
— Заседания трибунала не было, ваше превосходительство. — Лицо Тульи было абсолютно бесстрастным. — Они осуждены по личному приказу президента.
Я снова удивленно посмотрел на него. Тулья, как и я, знал, что это противоречило шестому пункту подписанных условий капитуляции. В соответствии с этим пунктом никто не мог быть осужден без суда.