— Фархат, сегодня мы приедем в Ван. Там меня никто не знает кроме нескольких друзей. Там я явлюсь в виде европейца-врача. Ты будь осторожен, не выдай меня.
— Я не так глуп, — ответил я. — Но что же ты сделаешь, если к тебе привезут больного?
— Я его вылечу.
— Как же ты можешь его вылечить? — спросил я с удивлением.
— Могу, — решительным тоном сказал он. — Видишь ли ты два ящика, которые везет слуга отца Месропа? В них находятся лекарства и медикаменты, которые я часто везу с собой.
Я лишь спустя много времени узнал, что Аслан был не простым врачом, но искуснейшим доктором медицины. Этому искусству он учился в Америке, когда он поехал туда из Армении. Он знал много европейских языков и любил искусство и науку также, как и дело общественного блага. Да, я лишь спустя много времени узнал, что он после бегства из школы отца Тодика посвятил себя высшей науке.
— Хорошо, раз ты врач, что же смущает тебя? Чем я могу тебя выдать? — спросил я.
— Я там должен скрывать, что я армянин… — ответил он взволнованным голосом. Казалось, ему тяжело было выговорить эти слова.
В тот же день вечером, когда уже мрак окутал землю, мы въехали в город Ван.
Часть вторая
Глава 1.
ВАН
По приезде в Ван мы остановились в Айгестане[29] у мастера Фаноса, красильщика по профессии, известного всему городу лица.
Хозяин дома показался мне человеком добрым и честным. Он был сложен на славу, имел открытое ясное лицо. На востоке хорошее телосложение зачастую служит условием преуспеяния в жизни. Но мастер Фанос притом был человек опытный, умный, остер на язык. Вероятно, потому его и выбрали, несмотря на молодой возраст, членом квартального совета, куда охотнее избирают седобородых стариков.
В Айгестан мы прибыли в сумерки.
Аслан начинал, как говорится, считать меня за человека. В гостиной он познакомил меня с хозяином, заявив, что я друг его детства. Мастер Фанос окинул меня острым, пронизывающим взглядом и дружелюбно заявил, что рад познакомиться со мной.
По всему видно было, что Фанос был давно знаком с Асланом и ждал его приезда в эту ночь и знал, откуда приехал Аслан.
— Почему так долго продолжалось твое паломничество? — спросил Фанос Аслана с каким-то особенным, таинственным видом.
— Так… случилось, — ответил Аслан.
— Надеюсь, пресвятая богоматерь исполнила твое желание?..
— Она не обходит своими милостями паломников…
— Весьма рад, — заявил мастер, крутя правый ус; видимо, он был вполне удовлетворен ответом, — Недурно было бы выпить нам по стаканчику водки по случаю твоей удачной поездки.
— Что ж, выпьем; недурно было бы и закусить — мы порядочно проголодались.
— Ну, разумеется, — улыбнулся в ответ мастер Фанос и отправился заказывать ужин.
Аслан растянулся на кушетке, подложив под голову левую руку, и уставился глазами в потолок, бревна которого потемнели от времени и были засижены миллионами мух. Он погрузился в думу.
Задумался и я. Как это ни покажется странным, первым моим желанием по приезде в город было увидеть прославленных ванских котов. «Неужели в этом доме не водится кошек?» — спрашивал я сам себя, и глаза мои блуждали беспокойно по сторонам. Не знаю, какая психологическая тайна кроется в том, что внезапно появляется перед глазами человека предмет его мысли. И вдруг, величаво выступая, в комнату вошла белая, как снег, красавица-кошка с длинной шелковистой шерстью и бархатистыми лапками. Она молчаливо прошлась по комнате, подошла ко мне, нежно прикоснулась кудрявой головкой и пушистым хвостом к моему лицу и направилась к Аслану. Томно мурлыча, она несколько раз плавно прошлась вокруг него и присела. Умное животное, казалось, понимало, кто из нас достоин большего почтения. Аслан принялся ласкать ее милую головку, спину и хвост. Необычное явление вдруг привлекло мое внимание. Чем быстрее Аслан проводил рукой по ее головке и спине, тем чаще ее длинная шерсть издавала особый треск и испускала снопы огненной пыли.
— Что это такое? — спросил я.
— Искры… — ответил он и стал объяснять мне, что искры получаются от трения.
Никто из обитателей дома, кроме кошки, нс показался. Женщины, по обычаю этих мест, избегают показываться посторонним мужчинам, а дети, очевидно, спали — детских голосов не было слышно.