Не думая, не сознавая, что она делает, точно бессознательно повинуясь чьей-то чужой воле, она стала приводить себя в порядок. Тщательно причесалась, освежила лицо и руки одеколоном, переменила платье. Она была бледна, под глазами темнели синие круги, -- разглядывая себя в зеркале, Мирра почувствовала к себе острую жалость, на ее ресницах заблестели слезы. Она тотчас же подавила поднявшуюся было, в ней горячую волну рыданий, шепнув самой себе:
-- Не надо...
Она неслышно выскользнула из спальни, торопливо надела в передней верхнее платье и, захватив с собою свою большую скунсовую муфту, беззвучно отперла дверь и вышла. По улице она шла быстро, почти бежала, боясь, чтобы не пропала ее решимость. Пройдя четыре квартала и свернув в глухой, безлюдный переулок, она зашла в подъезд старого, угрюмого дома и поднялась по темной лестнице на четвертый этаж. Несколько минут она стояла у двери, не решаясь позвонить, от волнения, почти теряя сознание. С трудом овладев собой, она нажала кнопку звонка...
Дверь долго не открывали. Она уже хотела повернуться и бежать -- когда дверь вдруг открылась. Володя Черепанов стоял в Дверях, с изумлением глядя на нее. Волосы его были растрепаны, воротник тужурки поднят; он по-видимому, спал, и его разбудил звонок. Какой-то милой, детской беспомощностью веяло от его заспанных глаз и раскрасневшихся от сна щек.
-- Не ждали? -- спросила Мирра с деланным смехом, который совсем не вязался с ее смертельно бледным лицом.
Володя жал ее руки, но глаза его смотрели на нее робко, испуганно. Он провел ее в свою комнату -- маленькую, серую, студенческую берлогу с продавленным диваном, потертыми креслами, грязными обоями. Он был смущен, растерян, не знал, куда ее посадить, о чем с ней говорить. Мирра в шубке и шапке, опустилась на диван, он сел рядом с ней, и они оба молчали, как будто вчерашние поцелуи не сблизили их, а напротив, разъединили, образовав между ними какую-то пропасть. Володя держал ее руку в своих больших, робких руках и смотрел Мирре в лицо влюбленными, грустно недоумевающими и все еще испуганными глазами. Он не знал, как себя держать с ней. Почему она вчера прогнала его, а сегодня пришла?..
Он хотел взять и другую ее руку, которую она держала в муфте, -- но она, почему-то испугавшись, засунула ее еще глубже и сказала дрогнувшим голосом:
-- Нет... Оставьте...
Она смотрела на него и думала: любит ли она его? Любила ли она его вчера?.. И ее вдруг охватило сладострастное томление, как вчера, в сумерках, когда ее так неодолимо потянуло к нему. У нее закружилась голова, в глазах потемнело, -- и она склонилась к нему, ничего не помня, забыв обо всем на свете...
Но он едва успел поцеловать ее, как она уже очнулась и отшатнулась от него. Она тихо, про себя, сказала:
-- Боже, я не могу!
Она сделала усилие над собой, чтобы он не заметил ее мучения и громко засмеялась.
-- Вы такой смешной!.. -- сказала она и, вскочив, с деланой игривостью села к нему на колени. -- Вы меня любите? Очень?..
Не переставая смеяться быстрым, нервным смешком, она целовала его в губы и глаза и гладила своей пушистой муфтой его голову, лоб, шею. Володя горячо прижал ее к себе, закрыв глаза и весь замер под этой нежной лаской...
Но Мирра вдруг умолкла, ее лицо стало совсем белое, как бумага, глаза, как будто в страхе, зажмурились. Ее рука с муфтой остановилась у его виска, -- и внутри мехового мешка раздался короткий глухой удар, похожий на звук, с каким выскакивает из лимонадной бутылки пробка. Володя весь дернулся вверх, -- ей показалось, что он еще успел с удивлением, испуганно вскинуть на нее глаза, которые тотчас же потухли, затянувшись мертвой, стеклянной пленкой. Потом он грузно, не издав ни звука, осунулся на диване и бессильно обвис. Лицо его стало безжизненно спокойным и пустым; из-под края муфты, по бледной щеке, текла тонкая струйка крови...
Мирра соскользнула с его колен и стояла перед ним пораженная, окаменев от ужаса. Она не верила своим глазам. Неужели он уже мертв? Неужели это так просто и легко -- убить человека, и она это сделала?.. Вот эти руки только что ее обнимали, эти губы прижимались к ее губам, эти глаза смотрели на нее с такой нежностью и любовью -- и уже ничего нет?..
Володя сидел на диване, как дитя, покорный и беспомощный; он точно говорил ей: хорошо, пусть я умру, если ты этого хочешь... Что-то горячее, бурное колыхнулось и поднялось в груди Мирры, она не могла дышать и только беспомощно, как рыба на суше, открывала рот. Что она сделала?.. Из ее горла вырвалось короткое рыдание, и она бросилась к Володе и стала тормошить его, повторяя, как безумная, с отчаяньем и страстью: